Ярослав Голованов - Марсианин (опыт биографии) Страница 4

Фридрих Цандер родился в квартире на улице Калькю. После смерти мамы они часто меняли квартиры, но все оказывались какими-то зябкими, неуютными, неудобными для приема больных, и только после смерти дедушки Константина Мартыновича, когда папа получил наследство, в 1898 году — как раз Фридель пошел в первый класс, — обосновались они прочно и надолго в собственном доме на улице Бартас[3], неподалеку от станции Засулаукс, за Даугавой. В этом доме прожил Фридрих Артурович пятнадцать молодых своих лет. Пятнадцать из сорока пяти, отмеренных ему судьбой. Как-никак треть жизни — дому есть что вспомнить…

До переезда сюда семьи доктора дом много месяцев ломали, перекраивали, надстраивали второй этаж, выводили стропила для балкона. Артур Константинович был очень увлечен этой работой, в которую вкладывал свою неудовлетворенную страсть к различным техническим совершенствованиям и изобретательству. В погребе под кухней он установил насос, подающий в дом воду. В самой кухне — маленькую гильотинку для щепания лучины. В сарайчике была небольшая мастерская — потом там Фридель строил воздушных змеев и авиамодельки. В доме было одиннадцать комнат и две веранды — семья-то росла: у Фриделя появилась младшая сестренка Маргарета. Фридель дружил со всеми своими братьями и сестрами, но особенно нежен был с младшенькой, сохранив эту привязанность на всю жизнь.

Маргарета Артуровна Юргенсон-Цандер прожила большую жизнь и стала современницей космической эры, о которой мечтал ее любимый Фридель. Она вспоминает: «Моя мать и члены семьи Конради несколько изменили строй домашней жизни, введенный отцом: в наш дом вселились веселье, смех, молодость, импровизированные праздники, прогулки и вообще тепло. Весь дом был полон музыки — с утра и до вечера».

И тем не менее в новом доме сохранились старые отцовские порядки. Летом все дети поднимались рано, работали вместе с родителями в саду и розарии, поливали цветы, подметали дорожки, чистили фонтан. Уроки делали тоже на воздухе, если, конечно, позволяла погода. Потом снова работали. «Летом мы целый день работали, — писал в автобиографии Ф.А. Цандер, — часто до поздней ночи, орошая сад. В саду мы учились». Отдых — это вечер. Курт обычно рисовал или обсуждал с отцом зоологические проблемы. Роберт занимался своими гербариями. Фридель мастерил или читал Жюля Верна.

Что за чудо, этот Жюль Верн! Сумеем ли мы когда-нибудь в полной мере оценить вклад этого удивительного человека в земную цивилизацию?! Сколько замечательных мыслей замечательных людей пробудили его романы! Менделеев называл его «научным гением». Умирая, просил читать ему «Приключения капитана Гаттераса». О своем восхищении творчеством великого француза и влиянии его книг на их работу говорили русский геолог академик Обручев, бразильский авиатор и строитель дирижаблей Сантос-Дюмон, американский конструктор подводных лодок Лейк, итальянский радиотехник Маркони, норвежский путешественник Нансен, французский спелеолог Кастере — долго можно перечислять. Циолковский писал: «Не помню хорошо, как мне пришло в голову сделать вычисления, относящиеся к ракете. Мне кажется, первые семена мысли заронены были известным фантазером Ж. Верном…» Первые семена мысли Цандера заронил отец, но Жюль Верн стал той благодатной почвой, на которую они упали. Можно утверждать, что романы «Из пушки на Луну» и «Вокруг Луны» были главными книгами в жизни Фридриха Цандера. В отроческие годы он читал и перечитывал их множество раз, отыскивая все новые и новые темы для раздумий и математических выкладок. С книгой «Из пушки на Луну» он не расставался никогда, до последних дней своей жизни. Составляя 15 августа 1925 года «Список романов и повестей о перелетах на другие планеты и на Луну», Фридрих Артурович ставит «Из пушки на Луну» и «Вокруг Луны» первыми в этом списке. К списку этому интересно будет вернуться в будущем, а пока вновь перенесемся в уютную гостиную нового дома доктора Цандера, где маленький Фридель застыл с книгой в руках, ожидая вселенского выстрела гигантской пушки. Уже поздно, пора спать. Встать надо рано: господин Лангерман очень строг с теми, кто опаздывает на урок…

Как и все дети из семей его круга, Фридель вначале занимался дома, потом поступил в частное подготовительное трехгодичное училище Гельмута Лангермана, которое сумел закончить за два года, а затем продолжал свое образование в реальном училище. В этом здании на бывшей Николаевской улице[4] и провел Фридель семь отроческих лет. Шесть основных классов дополнялись еще одним, необязательным, окончание которого давало, однако, право на поступление без экзаменов в Рижский политехнический институт или в Лесной институт в Петербурге. Так что реальное училище Артур Константинович выбрал для сына с дальним прицелом: он видел, что призвание Фриделя — техника, и хотел, чтобы он стал инженером.

Плохо было Фриделю в училище. Поначалу совсем плохо. Отец был строг. Его строгости могли нравиться или не нравиться, но они были логичны, разумны. Занимаясь с Фриделем, отец хотел одного — понимания.

В училище преподавание требовалось вести на русском языке. Хорошо, пусть на русском. Но сами преподаватели — в большинстве своем немцы во главе с директором училища Генрихом Гельманом — знали русский язык плохо, говорили с ошибками, объясняли путано. В переполненном классе Фриделя 53 ученика, ребята подобрались очень разные: с разным уровнем подготовки, разного возраста, разных национальностей: русские, латыши, евреи, немцы. Были такие, которые совсем плохо понимали русский язык, но первоначальная подготовка позволяла им угадывать, что же сейчас объясняют, а было и наоборот: язык знали, но не понимали, о чем речь. Класс сложился недружным, шумным, драчливым.

Досадное недоумение вызывал у Фриделя и дисциплинарный устав — многоступенчатая система замечаний и взысканий, которую венчала просто тюрьма, — как иначе можно было назвать суточное заточение в карцере «на хлебе и воде»? Практиковалось и изгнание из училища с «волчьим билетом», запрещавшим поступать в другие учебные заведения. Ясный ум Фридриха всему этому упорно сопротивлялся. В голове его равно не укладывались ни педагогические строгости, ни ученическое бездумие. Раз ты пришел сюда учиться, так надо, чтобы тебя учили. Все остальное вздор какой-то. Что за глупость эта слежка классных наставников после уроков, когда нельзя было появиться в городе после девяти часов вечера, или эти внушения о чудовищах-революционерах?! Шпионят, где гуляю, где отдыхаю, объявляют список дозволенных увеселительных заведений и общественных мест, но и там требуют, чтобы был в форме и имел при себе ученический билет. Фриделю казалось, что все эти правила были рассчитаны на каких-то недоумков. Он не ходил к революционерам, не стремился в рестораны, носил черную шинель, но запреты были унизительны для него.