Людмила Бояджиева - Гумилев и другие мужчины «дикой девочки» Страница 4

— Благодарю вас, но у меня прекрасный старший брат и бравый отец. И вообще, Валя сильно преувеличивает. Ничего такого ужасного нет, — ровным голосом произнесла светлоглазая.

— Зачем ты скрываешь? Затравили! — настаивала Валя. — Не подумайте, господа, учится Анна хорошо, дисциплину соблюдает, с воспитателями вежлива.

— Так, может быть, за кгасоту стгадает? — молвил, картавя, длинновязый гимназист, на продолговатой голове которого фуражка смотрелась комическим архитектурным излишеством.

— За лунатизм! — таинственно сверкнув глазами, сообщила Валя. — Кто-то выдумал, что Анна ночами ходит по коридорам дортуаров и пугает учениц. Они ж все на привидениях помешаны!

— И не выдумали! Хожу ночами, когда полнолуние, к окну, что в конце коридора. Там луна фонарем стоит и меня тянет. А этим клушам, если такие трусихи, нечего подглядывать! Жевали бы свои бисквиты под подушками… — Анна равнодушно рассматривала витрину с нарядной елкой и всяческими новогодними чудесами.

— Лунатизм — это вид легкой психической аномалии, вовсе не опасной. Часто с возрастом он проходит. — Николай знал абсолютно все о вещах, касающихся загадочных и мистических сторон реальности. — Только лунатика окликать нельзя — он сразу очнется от своего полулетаргического состояния, и может произойти непоправимое!

Валя сдержала смешок: лучше бы этот умник помалкивал. «Непопгавимое!»

— В детстве отец брал меня на руки и уносил в постель, если я шла за луной. И что тут такого? Я не собираюсь оправдываться — луна моя подруга. — Лунатичка с вызовом взметнула ресницы, и у картавого аж дух захватило — льдистый лунный холодный свет окатил его, точно он в прорубь бросился. Будто кто-то прошептал над его отмороженной головой заклинание, а из крепкого тела, державшегося всегда прямо и твердо, вытащили хребет. Николай вдруг сник, обмяк, и его косоватый надменный взгляд засветился собачьей преданностью.

То, что щеголь Гумилев околдован, заметили все. Валя постаралась замять неловкость:

— Пока мы тут секретничаем, лучшие игрушки разберут. Я хочу сладостей купить, люблю, когда на елке вкусненькое и красивенькое! — Румяная девушка с состраданием глянула на высокого длиннолицего Николая. Вот уж «принц на белом коне»! Бледен, выпуклые рыбьи, чуть косящие глаза, а в них такое чувство мужского достоинства и собственного превосходства — держитесь, девицы! С разбегу втюрился, с первого взгляда! И, видать, теперь не отвяжется. Такой будет до могилы бороться за честь стать паладином, рабом своей госпожи. Повезло Анне! — прыснула Валя в воротник, зная о сердечных делах своей подруги и понимая, что Николаю ничего здесь не светит.

Анна, молчаливая, мраморноликая Анна, упорно притаптывала снег носками ботинок, не поднимая смоляных ресниц. А этот, косоватый, так на ней глаза и забыл — отвести не может. Не расколдовался даже перед прилавком сверкающих игрушек и всю дорогу, пока они с братом провожали подруг до дома, молчал… Разговор поддерживала Валя:

— Говорят, вы, Николай, стихи пишете? Старший брат Ани Андрей очень поэзией увлекается. Вам непременно надо познакомиться! В наше время невозможно считать себя интеллигентным человеком, если не знаешь поэзии. Анна очень любит Державина, Некрасова, Анненского…

— Перестань смешить. Это в детстве было, когда мне мама наизусть читала — книг у нас в семье почти не держали. Но зато в семь лет я сама выучилась складывать буквы по азбуке Толстого и сразу за «Братьев Карамазовых» взялась. А потом Тургенева, Блока у Андрея стала таскать.

— С Достоевского прямо-таки начали! — Николай восхищенно налег на «л» в слове «начагги»!

— Начала, да только не дочитала ни одного романа до конца. Интересно было и ужасно трудно. Затягивает, но подавляет как-то. Прямо чувствую, что если не брошу читать — заболею. Не могла выдержать всех этих мучений, этого горя, этих обид. Может, у меня нервы слабые?

— Даже у будущих морских офицеров для Достоевского нервы слабоваты оказываются! Не тянут мои друзья его сочинений. А наш полковник вообще сего автора читать запрещает!

— В лицее атмосфера более либеральная. Ну а на директора, Иннокентия Анненского, мы прямо молимся! — вставила Валя. — Все его стихи наизусть учим.

— Анненский у Николая занятия по русской словесности ведет. Он его особо привечает. Говорит: «талант». В любимчиках держит, — похвастался корнет.

— Это ты, Дмитрий, хватил, — смутился Николай. — Беседуем частенько о поэзии…

— Эрудиция для таких бесед нужна огромная… — вздохнула Валя. — Книги интересные надо больше читать.

— Ну, если барышням и в самом деле не безразлична российская словесность, мы открываем для вас нашу библиотеку, — объявил Николай. — Уверяю: лучшая русская и французская поэзия собрана знатоками Гумилевыми! Ждем вас с визитом. Между прочим, Николаю есть чем вас удивить.

Да, он умел удивлять, быть не как все, хотеть нечто особенное. Экстравагантность для Гумилева — норма. Ну, у кого в его классе был цилиндр? А зверинец дома? А полное облачение индейского вождя? Причем не в шкафу — Николай носил любимые одежды.

Николай Гумилев родился в Кронштадте в семье морского врача в 1886 году. Учился в гимназии в Тифлисе, но вскоре был вывезен родителями в Царское Село в только что купленный дом на Московской улице. Дитятей уже проявил себя смельчаком, пытливым искателем, фантазером. Правда, буквы «р» и «л» давались ему плохо, а один глаз из-за врожденного астигматизма немного косил. Но прекрасный рост, доброта во взоре и удивительные речи — рассказы о заморских странах — привлекали к юноше всеобщее внимание. Однако мог ли такой герой растопить ледяное сердце Лунной девы Ани Горенко?

Знакомство подруг с братьями Гумилевыми продолжилось. Андрей, старший брат Анны, вскоре подружился с Николаем на почве книголюбия и стихосложения. Николай глотал книги запоем, особенно приключенческую литературу: Жюля Верна, Майн Рида, само собой, знал наизусть чуть ни всего Пушкина, Лермонтова и сам писал стихи. Но сверстники по гимназии крутили у виска пальцем и закатывали глаза от его сочинений — того, мол, парень, с извозчика свалился. Символическая поэзия, адептом которой был Гумилев, с ее фантастическими и аллегорическими сюжетами вызывала у этих драчунов и насмешников приступы гомерического хохота. А его самого мало что интересовало, кроме поэзии и дальних странствий по неизведанным континентам. Латынь и математика здесь только мешали. За двойки по этим предметам Гумилев был оставлен в седьмом классе на второй год. Да еще год проболел и провел на домашнем обучении. Вот и попал восемнадцатилетний верзила в одноклассники к ребятам помельче. Дабы компенсировать урон достоинству мужчины и денди, Николай обзавелся цилиндром и держался с дурашливыми однокашниками со спокойной независимостью существа высшего ранга. Мечтатель-путешественник не сомневался: мир, который он непременно откроет, хранит величайшие тайны Вселенной. А те, кто затеял сейчас травлю, будут посрамлены — «посгамлены!» (как торжественно, указуя перстом в самых отчаянных невежд, пообещал он).