Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV Страница 4

О. Морита очень хвалил нынешнее состояние Церкви в Маебаси. Неудивительно. Он умный и деятельный пастырь, поднять Церковь, где живет, может. Только надолго ли? Если бы он был еще «постоянным и благонадежным», то его можно было бы сделать благочинным для поднятия и других Церквей.

Принужден был сегодня позвать доктора, потому что простуда усиливается; спать нельзя от хрипения горла, какое положение ни примешь; половина головной кожи воспалена так, что дотронуться от боли нельзя. Заниматься переводом нельзя, чтобы не трудить горла. Арсенал лекарств.

Вечером была Марья Николаевна Устинова, жена Хакодатского консула, проститься перед поездкой в Россию (муж — Михаил Михайлович, с детьми Марией, четырнадцати лет, и Платоном, двенадцати лет, был для сего вчера). Обещала непременно вышить в России ковер — от престола до конца амвона — в Крестовую Церковь (3 аршина 14 вершков длиной, 1 аршин шириной), который она давно уже обещала вышить; для чего ныне и подробные размеры взяла.

19/31 января 1899. Вторник

День расчетный, — постоянный приход получателей частно — сверх того, что в канцелярии. — Петр Исикава, редактор «Сейкёо—Симпо», пришедши, между прочим, сообщил, что он переписался с о. Петром Кано о намерении отправиться в Одавара уговаривать немирных, согласно их собственному приглашению, но что о. Петр подозрительно посмотрел на это, находит в этом только новую махинацию немирных и советует Петру Исикава истребовать у них наперед подписку, что они искренно для мира приглашают его. Кстати, тут же пришел о. Павел Савабе. Он положительно того мнения, что «сам о. Петр неискренно ищет мира, в душе очень ненавидит тех, потому не пользуется представляющимися случаями к сближению и водворению приязни». Например, Петр Дзимбо, самый закоренелый, по–видимому, противник и хулитель его, встретившись с ним как–то, подходит под благословение; о. Петр, — «нет я тебя не благословлю, а прежде…» и начал объяснение, в конце которого намеревался благословить; тот сию же минуту вспылил и опять стал ругать его. Или: в минувшие рождественские дни вместо того, чтобы, как подобает священнику, прямо пойти по домам христиан, он послал Павла Такахаси обойти дома немирных — спросить, примут ли священника с крестом? Иные отвечали, как Михаил Кометани, — «придет священник, — как же не принять?», другие, что «не примут», а все вообще с негодованием говорили потом: «Священник сам отказывается от своих прав; какой же он пастырь?» Но о. Петр даже и у тех, которые хотели принять его, не был. Таков рассказ о. Павла; говорили ему немирные из Одавара. Между прочим, о. Павел спросил:

— Можно ли исповедать и приобщить мать Михаила Кометани, которая просит его о том?

— Она прибудет для того в Церковь Коодзимаци к Вам?

— Да.

— Ехать для того Вам в Одавара никак нельзя, было бы уж слишком зазорно. И здесь–то, когда приедет с ненавистью в душе к своему собственному священнику, какое уж будет таинство! Но что делать! Сколько мы старались исправить их, и пока все — тщетно! Между тем влечение к Богу не совсем погасло в них — искра доброй христианской веры хранится под пеплом и несколько согревает их. Будем снисходительны к ним! С Богом, преподайте таинства просящей, с теплым наставлением о восстановлении мира и любви к своему пастырю.

О. Петру Кано я тотчас же написал, чтобы он прибыл сюда, завтра или послезавтра, переговорить о церковных делах; нужно опять дать подробные внушения. Пусть также здесь, у меня, сговорится с Павлом Исикава, который от души желает помочь ему и может сделать то, если сам о. Петр не помешает. На беду, ума у него мало; рассудить и предусмотреть последствия самых простых вещей не в состоянии.

Вечером пришла за обычным месячным небольшим пожертвованием на сиротский приют Иосифа Тадаки Софья, которою теперь и держится приют. Иосиф в сентябре прошлого года уехал на север хлопотать о лесе на постройку дома для приюта и до сих пор нет его; по письмам лежит в Мориока больной; денег на содержание сирот не шлет ни копейки с самого уезда, и содержание приюта вполне на руках Софьи, которая и бьется как рыба об лед. Это истинно боголюбезная вдовица–филантропка. Она вдова доктора, из Мито, бездетная, ныне сорок лет; из богатого дома; пятнадцать лет тому назад сделалась христианкою, наученная катихизатором Павлом Косуги. Родных у нее много, но все закоренелые язычники; все богатые; шесть родных братьев — иные чиновники, иные купцы. И у нее было порядочное родовое имущество, но ныне все истрачено на содержание сирот. В приюте ныне всех двадцать шесть человек, в том числе мать и сестра Иосифа и троих убогих. Из детей двое уже учатся в гимназии, но еще малы годами, — одному тринадцатый, другому двенадцатый; когда будет им по четырнадцати, то примутся в Семинарию; отчего ныне и положено им по три ен содержания от меня. Девять мальчиков ходят в «сёогакко». Учатся все дети прекрасно. Любит София всех их, как самая сердобольная мать; они отвечают ей тем же.

В прошлом году, после статьи Петра Исикава в «Сейкёо—Симпо», многие Церкви прислали пожертвования на приют, чем значительно помогли. Пусть и ныне Исикава напишет. Раз в год к Церквям смело можно обращаться с просьбою.

Вечером о. Феодор Мидзуно прибыл из Курури: крестил там начальника полиции; жену и сына не мог — еще не знают учения; сын сей, пятнадцати лет ныне, предназначен отцом для поступления в Семинарию. Игнатий Мацумото попросился еще остаться там на некоторое время — слушатели есть, не хочет бросить их. Пусть.

20 января/1 февраля 1899. Среда.

В сегодняшней почте, между прочим, две просьбы о деньгах, одна от христианина, другая от язычника; первый просит в долг (без отдачи) шестьсот ен, да настойчиво, наперед изъявляя негодование, если не будет исполнено: протестанты–де ссужают своих, — это и есть любовь, отсутствие которой я заявляю в себе, если не ссужу его. Ну что ж, и пусть идет к протестантам за их любовию. Второй, мелко не плавая, просит у Миссии «тридцать четыре ман», то есть триста сорок тысяч ен. Обоим и отвечать не стоит.

О. Алексей Савабе приходил сказать, что красильщик (сомея) в Фудзисава, просивший денег у Миссии на расширение своей профессии и получивший отказ, не рассердился на это. Спасибо! Жаловался еще о. Алексей на «бездеятельность по проповеди диакона Павла Такахаси; занимается он более мирскими делами, вроде прислуживанья богатому Моисею Хамано, или же пустой болтовней; никогда не придет вовремя, если есть куда, на проповедь; никогда не сделает вовремя, что нужно по Церкви». Я советовал о. Алексею оштрафовать его вычетом из жалованья — это единственный способ подействовать на него, многосемейного человека (семь человек детей). Но ведь о. Алексей, сам не менее плохой священник, чем тот диакон, не сделает того. Пусть уж!