Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости - Майкл Финкель Страница 4

балдахином со своим партнером, если таковой имеется. Когда Брайтвизер покидает кровать, он совершает обход своих помещений с экспонатами, следя за температурой и влажностью, светом и пылью, подобно преданному дворецкому. Его предметы искусства содержатся в лучших условиях, считает он, чем содержались в музеях. Равнять его со всякими вандалами жестоко и несправедливо. Брайтвизер предпочитает, чтобы его считали не музейным вором, а собирателем искусства, практикующим нестандартный способ приобретения. А еще лучше называть его, с вашего позволения, освободителем искусства.

Что же Анна-Катрин? Определить, что она чувствует, гораздо труднее. Она не горит желанием беседовать с репортерами. Однако те немногие, кто общался с ней, в том числе адвокаты, личные знакомые и детективы, весьма подробно повествовали обо всем. Опубликованы фрагменты психологического освидетельствования, как ее, так и Брайтвизера, а также записи их допросов и показаний. А еще семейные видеозаписи и отрывки из частной переписки. Имеются также записи с музейных камер слежения, газетные статьи и заявления полицейских, работников прокуратуры и некоторых представителей мира искусств.

Каждый документ был изучен для восстановления точной картины похищений, хотя самые интимные подробности романтической связи молодых людей и их преступных деяний стали известны только от Брайтвизера. Конечно, полная версия от Анны-Катрин пролила бы свет на общую картину, однако, отвечая на многочисленные вопросы, ей пришлось бы либо свидетельствовать против себя, что, вероятнее всего, повлекло бы за собой наказание, либо откровенно лгать. В таком свете ее молчание представляется мудрым выбором.

Тем не менее, при всей сдержанности комментариев Анны-Катрин, она точно не назвала бы себя освободительницей искусства. И не стала бы предлагать другие извращенные с моральной точки зрения оправдания. Она в этой парочке более прагматична и рациональна. Она твердо стоит на земле, а вот он витает в облаках. Брайтвизер создает аэростат, который унесет их в полет мечты, тогда как Анна-Катрин держит наготове балласт, способный благополучно вернуть их домой. Анна-Катрин, по словам близких людей, расценивает украденные ими предметы с настороженной неоднозначностью: великолепные, но все равно несомненно запятнанные. Совесть же Брайтвизера чиста. Для него красота – единственная подлинная ценность в мире, неизменно обогащающая, из какого бы источника ни приходила. Человек, обладающий красотой в большей степени, соответственно, богаче. Иногда он считает себя одним из самых богатых в мире людей.

Анна-Катрин точно не стала бы причислять себя к богачам – по очевидной причине. Парочка вечно на мели. Брайтвизер клянется, что не ищет финансовой выгоды, никогда не крадет с намерением что-либо продать, ни единого предмета. И это тоже отличает его почти от всех остальных музейных воров. У Брайтвизера так мало денег, что, даже отправляясь на дело, он избегает платных трасс. Время от времени он устраивается на подработку: расставляет товары на полках, разгружает грузовики, обслуживает посетителей пиццерий, кафе, бистро, – но в основном он существует на пособия и подарки от родных. Анна-Катрин работает на полную ставку санитаркой в больнице, хотя платят ей так себе.

Именно по этой причине тайная галерея молодых людей обустроена в таком неподходящем месте. Брайтвизер не может позволить себе квартплату, поэтому живет в доме матери задаром. Комнаты его матери на первом этаже; по его словам, она уважает его личную жизнь и никогда не поднимается к нему. Матери он говорит, что предметы, принесенные ими с Анной-Катрин в дом, – с блошиного рынка либо дешевые подделки, предназначенные оживить скучную мансарду.

Брайтвизер – безработный нахлебник в доме своей матери. Это он признает. Но подобное положение позволяет ему жить дешево и хранить все незаконно обретенные произведения искусства, не задумываясь о том, чтобы обналичить какой-либо из трофеев. Мерзко красть искусство ради денег, заявляет он. Деньги можно делать с куда меньшим риском. А вот освобождение во имя любви, как он давно уже знает, наполняет восторгом.

4

Его первой любовью были керамические черепки, фрагменты изразцов и наконечники стрел. Он отправлялся в так называемые «экспедиции» – хотя для младшеклассника это и были экспедиции, – изучая развалины средневековой крепости вместе со своим дедом, который, похоже, концом своей трости и положил начало цепочке ограблений на два миллиарда долларов.

У дедушки по материнской линии был наметанный глаз пляжного мародера; и когда он тыкал своей тростью в землю, Брайтвизер знал, что тут надо копать, пусть даже руками. Добытые из земли фрагменты – кусочки глазированных изразцов или обломки лука – казались Брайтвизеру посланиями, адресованными лично ему, столетиями поджидавшими, пока он получит их. Уже тогда он предчувствовал, что забирать их себе, наверное, запрещено, однако дедушка заверял, что можно, и потому он складывал все в синюю пластмассовую коробку, которую прятал в подвале дома. Прокрадываясь в подвал, чтобы открыть синюю коробку, он весь трепетал и обливался слезами. «Предметы, завладевшие моим сердцем», – так описывал Брайтвизер свои заветные находки.

Он родился в Эльзасе в 1971 году, в семье, корни которой так глубоко уходят в историю этой части Франции, что зачастую она сама почитается украденной у них собственностью. Родители нарекли его вполне королевским именем: Стефан Гийом Фредерик Брайтвизер. Он единственный ребенок Роланда Брайтвизера, управляющего сетью универмагов, и Мирей Штенгель, медсестры из детской больницы.

Детство Брайтвизера прошло в роскошном доме, в компании трех такс, в деревне Виттенхейм, на французской стороне границы, отделяющей Францию от Швейцарии и Германии. Его родной язык французский, но он свободно говорит по-немецки, сносно по-английски и немного на эльзасском, местном германском диалекте. Франция с Германией воевали друг с другом за этот регион пять раз за последние сто пятьдесят лет, и многие местные, завидуя более высоким заработкам и более низким ценам по ту сторону границы, считают, что настала очередь Франции расстаться с Эльзасом.

Их дом был обставлен великолепно: комоды начала девятнадцатого века в стиле ампир, кресла начала восемнадцатого века времен Людовика Пятнадцатого, старинное оружие. Брайтвизер помнит, как играл мечами, украдкой, пока родители не видят, доставая их из витрин и вызывая на дуэль воображаемых врагов. Стены сияли живописными полотнами, некоторые из них принадлежали кисти известного эльзасского экспрессиониста Роберта Брайтвизера, в честь которого названа улица в его родном Мюлузе. Художник был не самым близким родственником, братом прадеда Стефана Брайтвизера, однако принимал у себя в гостях всех представителей клана Брайтвизеров. Перед самой своей смертью в 1975 году он написал портрет маленького Стефана.

Долгие годы Брайтвизер рассказывал всем своим знакомым, что он внук Роберта Брайтвизера. С точки зрения Брайтвизера, ложь вполне оправданная, коль скоро прославленный родственник по отцовской линии потрудился его запечатлеть, тогда как ни с кем из родителей его отца связь не поддерживал.