Вера Панова - О моей жизни, книгах и читателях Страница 40

От Марии Петровны приходили письма, что с детьми все благополучно, что Наташа учится в школе, во 2-м классе, что Старосельский помогает чем только может. На лето 1936 года Мария Петровна предполагала вывезти детей в Шишаки и предложила, чтобы туда же приехала моя мама с Юриком, а жить-де устроятся все вместе, оно и дешевле, и уютней.

Но до этого лета произошло у меня капитальное событие — я устроилась на работу.

В свое время, когда я еще только начинала работать в «Трудовом Доне» под покровительством Володи Филова, в тамошней типографии было несколько учеников-наборщиков, и между ними некий Витя Попов. Дружбы у нас с ним особой не было, просто видели иногда друг друга в типографии и редакции, но в 1935 году этот Витя Попов, став редактором многотиражки завода «Ростсельмаш» и узнав от кого-то о постигших меня бедах, вдруг пригласил меня к себе и сказал:

— Слушай, Вера, а иди-ка к нам корректоршей, у нас одна есть, да она не справляется.

Я, конечно, сейчас же согласилась, и хотя зарплата была ничтожная, но уже то, что я где-то кому-то нужна как работник, что по утрам мне нужно к определенному часу быть в редакции, уже это мне было драгоценно, и я до гроба не забуду, как Виктор Яковлевич Попов протянул мне тогда руку помощи.

Корректорша, которая уже работала в многотиражке, была очень несимпатичная, но в то время характер у меня был уживчивый, и я скоро с нею сработалась. Так же очень скоро кроме корректуры Виктор Яковлевич поручил мне выпуск газеты, а затем и литературную правку всего материала, так что я стала одним из первых людей в редакции, и это очень меня радовало.

В типографии оказалось двое моих старых знакомых — наборщики Ильин и Мануйлов, так что и там меня встретили очень хорошо. Не помню, как это вышло, что меня попросили в обеденный перерыв читать вслух рабочим типографии книги по моему выбору. Я читала вслух хорошо, и ко мне стали относиться еще лучше.

Я вставала теперь очень рано и бежала к трамвайной остановке на Сенную улицу. Трамвай был всегда переполнен рабочими утренней смены, ехавшими на «Ростсельмаш». Шел трамвай по городским улицам, потом степью, мимо Балобановской рощи, потом между рядами свежевыкрашенных комбайнов, стоявших под открытым небом (к тому времени «Ростсельмаш» уже выпускал и комбайны, их не успевали отгружать, вот они и стояли в ожидании отправки).

Я с торжеством написала друзьям, что я опять работаю, я знала, что им это приятно будет узнать. Как ни мала была зарплата корректора многотиражки, но это было нечто, обязательно тебе положенное в определенные числа месяца, — свои, кровные заработанные деньги. И хотя ни с кем в редакции у меня не установилось таких славных дружеских отношений, как когда-то во «Внучатах», но мне там дышалось легко, и я вставала утром без тоски и отчаяния.

Помню, меня попросили 8 марта 1936 года организовать женский праздник. Старалась я очень, и вышло у нас как-то очень все симпатично: и поели вкусно, и песни пели хорошие, и даже кто-то танцевал, и потом все говорили, как было хорошо, и благодарили меня, а мне было приятно.

Тем временем свекровь с Наташей, Борей и двумя родственницами своего мужа поехали из Ленинграда в Шишаки, и туда же я отправила маму с Юрочкой. Радовалась, что детишки проводят лето на воздухе в прекрасном месте, радовалась, что у меня на работе все хорошо, но вскоре меня ждала новая беда. Я была уволена из многотиражки. Снова, как в ранней юности, стала зарабатывать, давая уроки детям.

Скоро должны были приехать дети, и я решила побелить квартиру. Я храбро взялась белить потолки и стены. Мне казалось, что это пустяковое дело, но выяснилось, что оно, как все на свете, требует большой сноровки и навыка. С мочального помазка холодная жидкая известь текла мне в рукав, босые ноги скользили по кухонному столу, на который я влезла, а потолки были необозримы, как вечность. И я уже озлилась на эти потолки, на свое неумение, на необходимость что-то делать, не умея, как вдруг отворилась дверь, и, одетая в когда-то подаренное мною старенькое платьице, вошла милая Верочка, одна из бывших Наташиных нянь. Мигом выхватила у меня помазок, мигом взобралась ко мне на стол, мигом потолок над моей головой стал покрываться ровными, чистыми, будто не мелом, а масляной краской наведенными мазками. Потом Верочка сказала:

— Идите гулять и приходите домой вечером.

Я послушалась, и когда вечером вернулась, то нашла все комнаты выбеленными, а Верочка домывала заляпанный мелом пол.

Да, на каждом шагу мне в жизни попадались хорошие люди, и сколько добра я видела от них! И сквозь все прожитые мною годы мне сияет это добро. Сияет и напоминает, как мало я сама делала людям, какой на мне лежит громадный долг.

Я получила из Шишак телеграмму о приезде детей и бабушек и поехала на вокзал их встречать. Поезд пришел, но моих в нем не оказалось. Встревоженная и опечаленная, я вернулась с перрона на вокзальную площадь и встала в очередь к автобусу, чтобы ехать в город. Напротив этой очереди была другая — к трамваю. И вдруг там, в той другой очереди, я увидела головку ребенка с золотистыми локонами из-под белой пикейной шапочки. «Как этот мальчик похож на моего Юрочку», — подумала я. Перевела взгляд пониже и увидела голубенькую рубашку, которую своими руками шила и вышивала для Юрочки. Это и был он, нечего было и раздумывать — конечно, он. Перевела взгляд выше и увидела жесткие черты и черные волосы моей свекрови Марии Петровны. Это они приехали, как же я их пропустила на перроне?! Рядом стояли моя мама, Наташка и Боря. Я бросилась к ним бегом через людную площадь. Оказывается, они меня на перроне тоже проглядели и обеспокоились, почему я их не встречаю, и увидели меня, только когда я бежала к ним по площади, налетая на всех прохожих. Мы сели в трамвай и приехали домой, и я поила их чаем со всякими вкусными вещами, которые припасла к их приезду. Бабушки хвалили меня за то, что я так чисто убрала в доме (благодаря помощи Верочки он в самом деле сиял как стеклышко), дети с восторгом лопали варенье и фрукты, и очень трудно было мне сказать моим старушкам, что я опять безработная, и трудно успокоить детей, которые вообразили, что им опять придется от меня уехать. Но в конце концов я детей «разговорила», вымыла на ночь и они легли спать в свои кроватки.

И опять мы стали жить впятером: я, дети и дорогая моя, незабвенная мамочка, которой я стольким обязана.

Нам было хорошо впятером. Опять я пела детям перед сном те песни, под которые они привыкли засыпать, читала им вслух, любовалась их словечками и выходками. Делала для них все возможное и невозможное: старалась, чтобы ни в чем они не испытывали нужды, чтоб всегда были чистенькие и ухоженные.