Наталья Бондарчук - Единственные дни Страница 40

…Стоп! От резкого торможения кабину нашу сильно закачало, пришлось закрыть люк.

Вернулись на исходную точку, и я спустилась к новоиспеченным актерам, чтобы поздравить их с первыми в жизни съемками. Я увидела розовые счастливые лица, на которых светились восторженные глаза… Я поняла, что им удалось в первом же дубле достичь актерского состояния, веры в обстоятельства и что сейчас все они переживают катарсис, который мгновенно восстанавливает силы, тянет на повтор… И я не ошиблась! «Нужно еще раз!», «Здорово!», «Как в жизни!», «Мне даже казалось, я слышу лай собак, которые идут по следу», «И мне!», «И мне!»

Мы обменялись общими впечатлениями, я рассказала о том, что мы видели сверху, сделала небольшие поправки в направлении бега, и мы снова приступили к съемкам. Девять раз мы снимали в этот день сцену гона с разных точек, перемещая актеров к краю берега или на поляны, и во всех вариантах люди-олени поражали своей беззащитностью перед стихией зла. И, как бывает при сильном впечатлении, то, что так поразило в первом кадре, не оставляло и вечером. И перед сном я видела пронизанный холодом, обнаженный, сиротливый лес и тех, кто бежал между стволами деревьев. Кто же они? Кого беспощадно гнали по родному лесу?

Жители Земли, неразрывные части единой матери-природы, перед строгим лицом которой нет разницы между живыми существами. Значит, чем выше, чем общее взгляд, тем яснее наше единство с миром! Вот она – голубая планета, впервые увиденная Гагариным из космоса. Именно тогда впервые человек смог ощутить ее единым взглядом и поразиться ее лучезарности, красоте и вместе с тем беззащитности.

Ощутить себя единым целым с миром – не это ли главная задача будущего человечества? Ощутить ответственность за каждую мысль, каждый поступок, найти единый камертон устремленности к свету, любви и добру! Да, именно красота может спасти мир, если человек не обособится от нее в личном минутном эгоцентризме, а постарается постичь красоту гармонии в себе и мире!..

…И вот – впереди река, за ней лес… Надежда на спасение… Но нет! Река отрезана кольцом огня, повсюду трещат костры. И над всем этим грозным пространством навис, пылая огненными глазами, старый Замок. Под ним мелькают факелы загонщиков, бешено лают собаки…

– Назад! – кричит Неттла, мгновенно оценив новую опасность. – Назад! Это ЕГО логово! Назад!

Кадр снят, погасли огни костров. Пиротехники готовят новые факелы, собаководы усмиряют собак, вся группа подчинена единому ритму сложных и опасных съемок. На площадке дежурит врач, неусыпно следит за детьми педагог, за кострищем расположились пожарные машины, весь коллектив напряженно и четко работает. Гримируемся на площадке, в автобусах одеваемся. Операторы готовят кран-стрелку и плавно взмывают над актерами…

Стою перед исполнителями в таком же, как и у них, костюме, сжимая руку сына… Еще и еще раз проверяю внутреннюю готовность к сцене.

Огонь! Вечный великий символ! Огонь истребляющий и огонь созидающий. Огонь ненависти и огонь любви! Да, люди-олени беззащитны перед огнем, ставшим преградой перед их возможным спасением, но они свято верят в добрый огонь, идущий от сердца их вожака, отца Бемби…

Всё готово к съемкам! Вспыхивает кольцо огня, рвутся в небо клубы черного дыма… и теперь я не режиссер, оценивающий обстановку как бы общим планом, нет, я включена в жизнь внутреннюю, в стихию актерского состояния… я – Агни, мама Бемби.

Впереди бежит, падает и вновь поднимается сын – Бемби, нельзя приблизиться к нему, нельзя дозволить и ему прижаться к себе – это опасно. Но вот край обрыва, дальше река и… Стена огня на пути! Нужно искать выход, но огонь везде! Гудит пламя, как бы вырываясь из земных недр. Плачут дети, зовут матерей. В кольцо огня врывается обезумевшая от потери сына Энна.

– ОН унес его, ОН унес моего Гобо! – кричит она в отчаянии.

– Мамочка! Мамочка! – плачет маленькая Фалина, но Энна словно не видит дочери.

– Перестань, Энна! – увещевает ее Неттла. – Разве ты не видишь, всех нас может спасти только чудо!

В мареве костра появляется отец Бемби. Он берет в руки огненную ветвь, она взмывает над ним, как огненная корона.

– В каждом из вас есть частица огня, – обращается он к сердцу каждого. – Вспомните это во время прыжка, и огонь не опалит вас!..

– Вперед, Бемби! – прошу я сына. – Вперед, и ничего не бойся!

Малыш приготовился к прыжку… и тут грянул выстрел… Я падаю…

Конечно, сыграть всю эту сцену целиком было бы невозможно, она требует детального рассмотрения отдельных частей, групп, лиц, состояний… Кинематограф позволяет растянуть и почти остановить время…

Вот общий план. Кольцо пожара, люди-олени один за другим минуют огненную черту, они даже не слышат за гулом огня и треском сучьев выстрела, поразившего мать Бемби. И только сам маленький Бемби видит, как падает мама, как она делает попытку встать и не может.

– Мамочка! – кричит он в отчаянии, стараясь ее поднять, напрягая все свои детские силы, но тщетно… Они остаются вдвоем в кольце огня…

…Необходимо сменить точку, выстроить новый кадр – более крупный, где были бы видны лица, детали, глаза… Но на это уходит время…

Я поднимаюсь с колен, на снегу кровь… И хотя все сознают, что мы с сыном только играем сцену, на площадке царит тишина, прерываемая лишь чьими-то всхлипами… Я не ищу эти лица, сейчас главное – состояние Вани, которое необходимо сохранить. Отвожу его в сторону и тихонько рассказываю:

– Сейчас будем снимать главное! Наше с тобой прощание, отец тебя уведет, нас разделит огонь… Первый кадр на меня, ты встанешь у кинокамеры и поможешь мне сыграть…

Операторы готовы. Вновь зажигаются огни костров. Вновь звучит выстрел… Я падаю, пытаюсь встать, вижу лицо сына…

– Прыгай, Бемби! Прыгай, ты должен спастись!

Но малыш борется за мать, борется со смертью, я чувствую, как сын пытается оттащить меня к краю огня.

– Только с тобой, мамочка, только с тобой, – говорит он, захлебываясь от слез…

Эти слова не заучены, они родились в момент съемок, родились потому, что нельзя иначе.

В кругу пламени появляется отец Бемби, он склоняется надо мной:

– Агни! Ты ранена, можешь встать?

Одними глазами, так, чтобы не увидел сын, отвечаю: не могу. Молю отца:

– Спаси Бемби! Спаси нашего сына!

– Я вернусь за тобой. Я вернусь, любимая, – с отчаянием говорит отец только для сына, понимая, что расстаемся мы навсегда.

Бемби и отец взмывают над огнем. Я приподнимаюсь, стараясь в последний раз увидеть сына…

Ваня встал у кинокамеры, нас разделяет огонь и еще одна невидимая граница – граница кадра… Я – Агни – прощаюсь с сыном, в последний раз вижу его лицо, глаза, дрогнувшие губы. Он – Ваня, восьмилетний ребенок, видит, как я играю эту сцену…