Пантелеймон Кулиш - Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Том 1 Страница 40

Удивляешься на каждом шагу, сколько любви было в нашем поэте к человеку, с которым, по его собственным словам, судьба столкнула его мельком, на короткое время. Мать не могла бы напутствовать своего сына более нежными благословениями, и брат не предохранял бы брата от разных неприятностей с большею заботливостью. Все следующее письмо дышет идеально-нежною дружбою.

"СПб. Июль 1.(1834).

Итак посылаю тебе книги прямо в Киев, где, надеюсь, они тебя уже застанут, вместе с ними и тетрадь песен, которые в разные времена списывались. Она замечательна тем, что содержит в себе самые обыкновенные, общеупотребительные песни, но которых вряд ли кто может пересказать из поющих: так утратились слова их. Я думаю, ты теперь можешь много кое-чего отрыть в Киевопечерской Лавре, а для чичерони возьми Белоусова, о котором я тебе писал. Ты теперь в таком спокойном, уютном и святом месте, что труд и размышление к тебе притекут сами. Умей только разпорядить хорошо время, - отдавай все прогулке. Моцион тебе необходим. - Наше солнце и наш воздух укрепят тебя, только занимайся всегда поутру, и ввечеру, а в полдень Боже тебя сохрани. В полдень лежи на солнце, но голову (держи) в тени; ввечеру гуляй или иди к кому-нибудь на вечер. Домой приходи пораньше и ложись пораньше. Это непременно должен соблюсти: если соблюдешь, то лучше поправишься, нежели на Кавказе. Прощай, да пребывает с тобою все хорошее. Опиши все до иголки, как ты найдешь Киев, в каком виде представится тебе твое новое житье; все это ты должен неукоснительно описать. Я же буду ожидать с нетерпением твоего отзыва. Да, Бога ради, будь поравнодушнее ко всему кажущемуся тебе с первого взгляда неприятным; смотри на мир так, как смотрит на него поэт [113].------"

Следующее письмо представляет материал для собирателя анекдотов о поэтической рассеянности. Гоголь просит г. Максимовича замолвить слово попечителю Киевского учебного округа об одном господине, о котором тот впервые слышит, - исчисляет достоинства этого господина, но не упоминает его имени.

"СПб. Июля 18. (1834).

Я получил твои экземпляры песен и по принадлежности раздал кому следовало. Препровождаю к тебе благодарность получателей. Жуковский читал некот(орые): они произвели эффект. Многие понравились Н<аследнику>. Я, однако же, все ожидал, что ты еще будешь писать ко мне из Москвы. Мне хотелось знать, как ты собрался в дорогу, сел в бричку и прочее. - Что-то ты теперь поделываешь в Киеве? А кстати, чтобы не позабыть: к вам, или к нам, в Киев хочет ехать один преинтересней(ший) и прелюбезнейший человек, который тебе понравится донельзя, - настоящий земляк и человек, с которым никогда не будет скучно, никогда, сохранивший все то, что требуется для молодости, несмотря на то, что ему за сорок лет. Он хочет занять место директора гимназии, если нельзя в Киеве, то в какой-нибудь другой Киевского же округа. Вначале он служил по ученой части, потом был за границей, потом в таможнях, изъездил всю Русь, охотник страшный до степей [114] и Крыма и, наконец, служит здесь в Почтовом департаменте. Извести только, есть ли какое-нибудь вакантное место, и в таком случае замолвь словечко от себя Б<радке>, не прямо, но косвенно, т. е. вот каки(м) образом: что ты знаешь-де человека, весьма годного занять место истинно достойного, но что не знаешь-де, согласится ли он на это, потому что в Петербурге имеет выгодное место и считают его нужным человеком; что прежде он хотел ехать в Киев; то по(про)бовать, может быть он согласится, тем более, что там близко его родина. А с своей стороны ты очень будешь доволен им. - Познакомился ли ты с Белоусовым, как я тебе писал в прежнем письме? Он находится теперь при графе Л<евашове>. Да что ты не прислал мне нот малороссийских песен? прислал один лист под названием "Голоса", а самых-то голосов и нет! Я с нетерпением дожидаюсь их. Каково у вас лето? как ты проводишь его? Да пиши скорее. Что это! я уже около месяца не получаю от тебя никакой вести. Это скучно".

Естественно, г. Максимович спросил у него: как же я должен назвать твоего protege, которого ты предлагаешь так расхвалить, если попечитель спросит его фамилию? В письме от 14 августа того же 1834 года Гоголь сообщает уже имя, отчество и фамилию человека, "с которым никогда не будет скучно, никогда!" Но оно замечательно не в этом отношении, как читатель и сам увидит.

"Во-первых (пишет Гоголь) позволь тебе заметить, что ты страшный нюня! все идет как следует, а он еще и киснет! Когда я------плюю на все и говорю, что все на свете трын-трава... а признаюсь, грусть хотела было сильно подступить ко мне, но я дал ей, по выражению твоему, такого пидплесня, что она задрала ноги.----------Я решился ожидать благоприятнейшего и удобнейшего времени, хотел даже ехать осенью непременно в Гетманщину, как здешний попечитель князь К<орсаков> предложил мне, не хочу ли я занять кафедру всеобщей истории в здешнем университете, обещая мне чрез три месяца экстраорд<инарного> профессора, зане не было ваканции. Я, хорошенько разочтя, увидел, что мне выбраться в этом году нельзя никак из Питера: так я связался с ним долгами и всеми делами своими, что было единственною причиною неуступчивости моих требований в рассуждении Киева. Итак я решился принять предложение остаться на год в здешнем университете, получая тем более прав к занятию в Киеве. Притом же от меня зависит приобресть имя, которое может заставить быть поснисходительнее в отношении ко мне и не почитать меня за несчастного просителя, привыкшего чрез длинные передние и лакейские пробираться к месту. Между тем, поживя здесь, я буду иметь возможность выпутаться из своих денежных обстоятельств. На театр здешний я ставлю пьесу [115], которая, надеюсь, кое-что принесет мне, да еще готовлю из-под полы другую. Короче, в эту зиму я столько обделаю, если Бог поможет, дел, что не буду раскаиваться в том, что остался здесь этот год. Хотя душа сильно тоскует за Украиной, но нужно покориться, и я покорился безропотно, зная, что с своей стороны употребил все возможные силы.----------Как бы то ни было, но перебираюсь на следующий год, и если вы не захотите принять к себе в Киев, то в отеческую берлогу, потому что мне доктора велят напрямик убираться, да призна(юсь), и самому становится чем дале нестерпимее петербургский воздух. Я тебя попрошу, пожалуста, разведывай, есть ли в Киеве продающиеся места для дома, если можно, с садиком и, если можно, где-нибудь на горе, чтобы хоть кусочек Днепра был виден из него, и если найдется, то уведоми меня; я не замедлю выслать тебе деньги. Хорошо бы, если бы наши жилища были вместе. Пожалуста напиши мне обстоятельнее о Киеве. Теперь ты, я думаю, его совершенно разнюхал, каков он, и каков имеет характер люд, обитающий в нем: офицеры, Поляки, ученый дрязг наш, перекупки и монахи. Тот приятель наш, о котором я рекомендовал тебе, есть Семен Данил. Шаржинский: воспитыва(лся) в здешнем Педагогическом институте, где окончил курс, был отправлен учителем в Феодосию, после в другие места в южной России, - в какие, не помню, а спросить его позабыл, потом служил в таможнях, наконец нахо(ди)тся у Б<улгакова> в Почтовом департаменте. В Нежин не изъявляет желания, зная, что там более трудностей, потому что гимназия имеет особенные права и постановления.------Спешу к тебе кончить письмо, зане страх некогда: сейчас еду в Царское, где проживу две недели, по истечении которых непременно буду писать к тебе".