Вячеслав Козляков - Михаил Федорович Страница 40

С. Ф. Платонов, автор классического труда о Смутном времени, впервые изданного в 1899 году, считал победителями в Смуте рядовое дворянство и посадских людей[148]. Что касается последних, то в разделе о сборе пятинных и запросных денег мы уже видели, чем и как посады оплатили свою изменившуюся роль в Московском государстве. Не меньшего напряжения требовала и служба рядовых дворян в первые годы царствования Михаила Федоровича; их «тяготы и лишения» были вполне сопоставимы с тем, что претерпели другие условные «победители» в Смуту. Существенно изменилось, пожалуй, лишь отношение московского правительства к уездным дворянам и посадским людям, силу и политическую активность которых столь ярко высветила Смута.

Важной мерой, призванной успокоить «средние слои» государства, и должен был стать «сыск». Речь идет не о политическом сыске, а о простом поиске информации, восстановлении учета важных в фискальном смысле сведений о людях Московского государства, их местонахождении, льготах и окладах жалованья. В частности, это означало проверку статуса многих посадских людей, порвавших в годы Смуты с посадом, ушедших служить в казаки и стрельцы. Особенно важно было вернуть на посад тех людей, кто, по терминологии документов, «заложился», перешел жить на земли монастырей, и других «беломестцев» на посаде (в отличие от «черных», тягловых посадских людей).

Как и дозоры, «сыск» тяглецов, сбежавших с посада и дворцовых сел, представлял собой возвращение к практике, принятой еще в царствование Федора Ивановича. Называлось это «строенье» посадов, и суть явления первоначально состояла в свозе беглых тяглецов из уездов на посад, записи в тягло «дворников» в дворах служилых людей и монастырей. При царе Борисе Годунове «строенье» означало вообще запись в посадское тягло годных людей, которых «ссаживали» в черные слободы, в зависимости от их торгов, промысла, места проживания[149].

Исторически города развивались по-разному. К первому типу принадлежали те из них, которые некогда являлись столицами самостоятельных княжеств. Помимо самой Москвы, в этом ряду могут быть названы старинные города Северо-Восточной Руси — Владимир, Суздаль, Нижний Новгород, Тверь, Ростов, Ярославль, Углич и Галич. Особое историческое развитие было, как известно, у древних Новгорода и Пскова, в которых князь являлся номинальной фигурой, а реальная власть принадлежала посадникам, княжеским боярам и вечу. Историческим своеобразием обладали и города Рязанского княжества. С созданием единого Русского государства на рубеже XV–XVI веков в его состав влились новые города, такие, как Чернигов, Брянск, Смоленск и другие, воспринявшие традиции городского развития Великого княжества Литовского. Реформы Ивана Грозного во многом унифицировали управление городами, но не смогли за несколько десятилетий полностью нивелировать их административные особенности. В последней четверти XVI века были основаны многие новые города-крепости, своеобразные форпосты в Поволжье и на юге государства для охраны от татарских набегов. Их население состояло целиком из служилых людей, и о развитом посадском самоуправлении, подобном тому, что было в северных торговых городах типа Устюга и Соли Вычегодской, там и не помышляли. Служилые люди были первопоселенцами и в сибирских городах. Таким образом, проблема сыска посадских людей-закладчиков затронула прежде всего те города, где были крупные посадские общины, пострадавшие в Смуту от действий польско-литовских войск и «воровских» казаков.

Обычно к городам, составлявшим в Московском государстве небольшие острова в уездном крестьянском «мире», подходят с унифицированной меркой, считая достаточным определить их административный статус центра округи или уезда. Между тем существовали посады, сумевшие добиться «особности» от уездов; и наоборот, ряд городов был единым целым со своими уездами. В Смутное время объектом «расхватывания» стали не только дворцовые и черносошные земли, но и лакомые куски городской собственности, остававшиеся без присмотра. Весьма показателен случай, произошедший с тверским архиепископом Феоктистом, плененным в Смуту тушинцами в 1608 году. Узнав об этом, тверские посадские люди тут же захватили Спасскую архиерейскую слободу и заставили слобожан тянуть с ними тягло: «спасских келейных бобылей содиначили с собою вместе во всякое тягло и в дела сажали, и в писцовые книги их писали посадцкими людми, потому что в Спасове дому архиепископа и приказных людей не было, стоять было за них некому». Во Владимире застроили двор самого боярина Ивана Никитича Романова. Лишь в сентябре 1613 года, уже после избрания его племянника на трон, ему удалось добиться грамоты о возвращении дворового места «для моих людишек и крестьянишек приезду» и сносе всех новых построек[150]. И наоборот, выбылые посадские дворы тотчас занимались дворянами и детьми боярскими, спасавшимися за городскими стенами от разбойничьих отрядов, а также служилыми людьми «по прибору» — пушкарями, затинщиками, воротниками, стрельцами и казаками. В ход шла любая остававшаяся без хозяина земля: выгоны, огороды, торговые площади и места.

В первые годы правления царя Михаила Федоровича какой-то целенаправленной политики в отношении таких дел не существовало. Все зависело от поступавших челобитных и от государственных нужд. Например, когда царь Михаил Федорович находился на пути в Москву в апреле 1613 года, Боярская дума приняла решение о возвращении в тягло разбежавшихся москвичей (не спешивших тогда возвращаться в разоренную столицу). Тяглецов искали в других городах, а тех, кто поселился на посаде в «смутные» годы, пытались удержать в тягле. Иногда возвратить людей, получивших льготы от тягла, можно было только под страхом смертной казни. 28 марта 1616 года в грамоте из Устюжской четверти воеводе Устюжны Железопольской грозили собрать с закладчиков «вчетверо» больше пятинных денег, если они не возвратятся на посад: «а будет вы закладчиков всех тотчас не сыщете и на поруки их подавати не велите, поноровите в том которому нашему боярину или ближнему нашему человеку, и вам за то от нас быти в смертной казни»[151].

Правительство царя Михаила Федоровича попыталось также отменить многочисленные льготы «тарханщиков», освобожденных от уплаты податей в казну. В 1617 году было принято решение о сборе в казну всех таких жалованных грамот, даже подтвержденных уже при новой власти. Для отобрания жалованных грамот монастырям, гостям и другим торговым людям, имевшим льготы в уплате таможенных платежей, в Москве был создан особый приказ князя Ивана Борисовича Черкасского и дьяка Петра Третьякова: «указали есмя и бояре наши приговорили… жаловальныя тарханные грамоты у всех тарханщиков взяти в нашу казну»[152].