Александр Кашкаров - Бом Булинат. Индийские дневники Страница 40

В пустынях нет привычной красоты, в них есть что-то другое.

Судьба порой наносит удары, которые человек не в силах понять, и потому принять. Но в пустыне рок показывает себя таким, каков он есть – неумолимым и неподвластным. В этом есть что-то восхищающие и вечное. Тут, в пустыне, проще смириться с судьбой и ее прихотями.

Иов тоже жил в пустыне и после своих несчастий спрашивал Виллада и Софара – «За что мне это?». Иисус, блуждая по Синаю, спрашивал Отца своего – «Зачем Я тут?».

Ночью, когда все вокруг наконец остывает, пустыня открывает небо – мириады звезд и бесконечность – это подарок человеку за его смирение.

На рассвете, перекусив на скорую руку и выкурив утренний косяк, двинулись дальше. Воздух был прохладным, и ехать было одно удовольствие, на второй день и ноги затекали меньше. По дороге повстречали отару овец с колокольчиками на шеях, их мелодичный перезвон повлиял на Багу, и он затянул какую-то грустную песню.

Мы ехали по новым местам, но ландшафт ничуть не менялся.

Я снова ехал впереди, за мной погонщики. Кашкет, похваляясь полным взаимопониманием со своим Бальбу, все время перемещался в цепочке каравана. Часа четыре ехали без остановок, израильтяне начали ныть и торопить погонщиков, что, мол, неплохо бы уже и чаю попить. В принципе, они бы могли попить воды из своих бутылок, которая по температуре уже приближалась к чаю.

Раза три нам преграждал путь мотороллер с песи-мэном и неизменным мешком холодных напитков. Но все стойко держались и чуваку приходилось нарезать круги, чтобы опять преградить нам дорогу через несколько километров, но никто так и не сдался.

Солнце начало печь не на шутку, и я стал опасаться за собственное здоровье. Погонщики отстали и что-то делили вдали под деревом. Я заметил, что Кеке чего-то совсем сдал и меня постепенно обгоняют все верблюды, и только верный Кашкет нарезал круги вокруг, но спустя пять минут, когда Кеке стал вытягивать шею, а внутри у него что-то забулькало, Кашкет не выдержал и обогнал меня.

Погонщики

Кеке с каждой минутой становилось все хуже, он уже еле плелся, готовый остановиться. Караван маячил далеко впереди, и я не знал что делать. Я немножко приободрился, когда, оглянувшись назад, обнаружил невезучего Кена. Покачиваясь от зноя, он то ли дремал, то ли был в полуобмороке, его замученный верблюд уткнулся носом в зад Кеке и замер. Так мы стояли минут десять, отчаянно призывая погонщиков, которые явно не торопились, и только когда караван превратился в пестрое пятнышко вдали, подъехали к нам. Оказалось, видите ли, Кеке не кашлял и не умирал, а плакал! Так как не обнаружил в караване своего друга – верблюда, на котором отъехал Белял. Верблюд Беляля и Кеке «друзья и друг без друга не могут».

За простой Кеке был наказан пробежкой, но тяжелее от этого было только мне, без стремян я скакал в седле, как Шалтай-Болтай. Японцу тоже досталось, он пару раз чуть было не слетел со своего верблюда, когда тот принялся догонять моего, а когда Кен пришел в себя, голодное животное опять протащило его сквозь колючки.

Наконец, объявили «привал», и все скучились под чахлым деревцем, вокруг которого мы беспрестанно передвигались, чтобы оставаться в тени.

В три часа дня снова расселись по верблюдам. Жара стояла невыносимая. Спустя час израильтяне стали умолять погонщиков вызвать джип или скорую помощь куда-нибудь поближе к нашему теперешнему местоположению. Погонщики при этом ехидно улыбались, а Бага даже не пытался скрыть своего злорадства, пока все не оказались на веранде брошенного дома в захолустной, затерянной в песках, деревушке. Время шло, а джипа все не было. Бага уверял, что все «шанти-шанти», но надежда таяла по мере того, как солнце скрывалось за горизонтом. Наконец Бага раскололся и признался, что джип, скорее всего, прождал нас в другой деревне, куда бы все обязательно доехали, если бы израильтяне не ныли. Роман отправился искать телефон, чтобы выяснить, куда ж девалась машина. Мы остались сидеть на камнях около пустынного шоссе, уходящего вдаль навстречу солнцу.

В Джайсальмере мы перекусили, купив три бутылки ледяного пива.

Еще по бутылочке пива выпили за Катин отъезд. Завтра в 15:40 у нее поезд до Дели, потом самолет, Москва, март, снег…

Наутро Катя была не в духе, и мы с Кашкетом тайком посматривали на часы. Наконец в три часа пополудни Катерина испарилась из нашей истории. Дав друг другу «пять», мы отправились в wine shop.

Горы

Кто не странствует – тот не знает цены людям.

«Не поднявшись на высокую гору, не узнаешь высоты неба…»

Наступил новый день, похожий на предыдущий, хотя каждое утро, неважно где и для чего оно наступило, я считаю новым – не последним, не предпоследним, не тысяча сто вторым, а именно новым. Сегодня я не очень в этом уверен.

«Мы повсюду видим игру жизни и смерти – превращение старого в новое. День приходит к нам каждое утро, обнаженный и светлый, прекрасный как цветок. Но мы знаем, что он стар. Это – сама древность. Это – тот самый день, который принял новорожденную Землю в свои объятия… И между тем его ноги не знают усталости, и глаза не меркнут. Он носит на себе золотой амулет вечности, не знающий лет, при прикосновении которого все морщины исчезают с чела создания. В самом центре мирового сердца стоит бессмертная юность. Смерть и разрушение бросают на ее лицо мимолетную тень и проходят. Они не оставляют следов своих шагов – и юность остается свежей и молодой», – так говорил Тагор, но с ним хочется поспорить – смерть и разрушения оставляют не мимолетную тень и морщины, а шрамы, и утро, случается, для кого-то не наступает вовсе. Для нас, благо, оно наступило.

Флажки-мантры

Утро началось с дождя, который я первым делом определил по звуку, а потом уже увидел в окно. Утренняя роса незаметно переросла в настоящий дождь, который только сейчас начинает отступать. В окно уже просочилось солнце, слышны крики жителей, которые торопятся выйти на улицу, чтобы заняться хозяйством, пока непогода не загнала их обратно к теплым печкам.

Наша печка почти не греет – сосновые, еще сырые ветки, отказываются гореть. От стакана с чаем подымается пар. В маленькое окошко видна гряда гор, по ней лениво ползут низкие облака, осыпаясь снегом на зеленый лес, покрывающий склоны.

Вредная, предательская погода – она затягивает, как капризная меланхолия. В такую погоду, когда дождь то сдается, давая солнцу успеть превратить влагу в пар и покрыть им все вокруг, то начинается вновь, можно не заметить того, что новый день клонится к концу, превращаясь во вчерашний.