Юрий Сушко - Дети Есенина. А разве они были? Страница 40

Есенин-младший вновь вынужденно кивнул. Чиновник кашлянул:

– В связи с этим у нас, Константин Сергеевич, возникла такая мысль – поручить вам взять на себя, так сказать, особую дипломатическую миссию. Как и вы, мы хотим, чтобы нашхудожник Марк Шагал вернулся на родину. Он и его искусство принадлежат советскому народу. Мы гордимся им, понимаете? И вы, как сын его друга, могли быть, как бы поточнее выразиться, неофициальным нашим представителем, который мог бы провести предварительные переговоры с художником на предмет его возвращения.

Даже нет, не переговоры, а, если можно так выразиться, прозондировать мнение Шагала на сей счет. Вы меня понимаете?..

– П-п-понимаю, – чуть заикаясь, сказал Константин Сергеевич. – Но согласитесь, предложение несколько неожиданное. И потом, как я смогу с ним встретиться, повидаться? Это же мировая звезда первой величины, к нему же наверняка не подступиться…

– Это не ваша забота. Это мы берем на себя. И организацию встречи, и подарки с родины. Все это мы обеспечим. Уверен: он будет рад встрече с соотечественником, к тому же носящим такую фамилию… Вы как, в принципе согласны?

– Конечно, – приободрился Есенин. – Я с удовольствием встречусь с Марком Шагалом.

…Такое свидание действительно состоялось в загородном доме художника. Шагал был искренне рад встрече с сыном Есенина. Наговорил множество комплиментов Сергею Александровичу, вспоминал: «Он был чрезвычайно красив! Мы были примерно одного возраста, но все же тогда я был значительно моложе! Мне повезло. Он одарил меня своей любовью. Мне кажется, что суть нашего искусства была похожа, но мы тогда редко это обсуждали…» Но вот к разговору о возвращении в СССР сразу отнесся настороженно, даже с некоторой опаской. Потом все-таки оттаял, конечно, помянул о Витебске, о дорогих сердцу местах, расчувствовался…

По возвращении в Москву Константин Сергеевич вновь посетил Министерство культуры, «отчитался о проделанной работе». Его поблагодарили, похвалили и пообещали продолжать «дружить», во всяком случае, всегда прийти на помощь в случае нужды…

Через какое-то время, в конце 50-х, Советский Союз первой из Шагалов посетила дочь художника Ида. Но сам мастер по приглашению Министерства культуры приехал в Москву только в 1973 году. В Третьяковской галерее была устроена его персональная выставка. В благодарность Марк Шагал подарил Третьяковке и Пушкинскому музею несколько своих драгоценных работ.

Москва, Дом приемов, 17 декабря 1962 года

«Никогда!» – сказала птица… За морями заграница…Тут вломились два солдата, сонный дворник и майор.Перед ними я не шаркнул, одному в лицо лишь харкнул, —Но зато как просто гаркнул черный ворон: «Nevermore!»И вожу, вожу я тачку, повторяя: «Nevermore…»Не подняться… «Nevermore!»

…В зале слегка оживились, а Никита Сергеевич по-доброму, отечески улыбнулся: «Вы помните: это, говорит, голова, а это – то-то. В общем, я не могу объяснить, автор вам поможет разобраться, он мне помогал. Я просил принести это, пусть люди посмотрят. Но нет этого, видим, сам автор считает это недоработанным…»

Зал намек «первого» понял и захихикал. Хрущев подвел черту: «Ну ладно, обойдемся и без этого, хватит и что есть» и снисходительно кивнул временно онемевшему оратору: «Извините, я вас перебил».

Секретарь ЦК Ильичев, замерший на трибуне, в полупоклоне чуть ли не уронил голову на грудь:

– Каждому оратору приятно, когда есть такие хорошие вставки.

Хрущев опять не удержался от реплики вдогонку своей, уже упорхнувшей невнятной мысли и буркнул: «Разные вкусы. Что для одного хорошо, другому не нравится».

Ильичев тут же поймал паузу и продолжил:

– Как я уже говорил, разные буржуазные журналисты, аккредитованные в Москве, выискивают различных недовольных, по различным причинам недовольных людей, в нашей стране, но занимающихся сочинительством, приобщенных к литературе. Они пытаются приобрести у них произведения, чернящие нашу жизнь.

Сравнительно недавно в Нью-Йорке была издана книга Александра Есенина-Вольпина, сына Есенина, «Весенний лист». Автор книги – сравнительно молодой человек, родившийся в 1924 году, окончил механико-математический факультет и аспирантуру Московского университета и даже защитил диссертацию на степень кандидата физико-математических наук. Говорят даже, что в математической области просто был способный человек, ему бы трудиться и создавать те кирпичи, – секретарь ЦК покосился налево, в сторону Хрущева, – те кирпичи, о которых говорил Никита Сергеевич, класть хорошие добротные кирпичи в фундамент… А он решил положить другие «кирпичи», какие – я вам сейчас передам.

Он написал стихи и сочинил философский трактат. Что касается философского трактата, то кредо его таково: «анархия – мой политический идеал». А каково его идейно-художественное кредо? Вот как он изображает нашу жизнь, советских людей:

Как я многого ждал! А теперьЯ не знаю, зачем я живуИ чего я хочу от зверей,Населяющих злую Москву!…Женщин быстро коверкает жизнь.В тридцать лет уже нет красоты…А мужья их терзают и бьютИ, напившись, орут как коты.А еще – они верят в прогресс,В справедливый общественный строй;Несогласных сажают в тюрьму,Да и сами кончают тюрьмой.

Такие подлые «откровения», конечно, привлекли зарубежных издателей. Есенин-Вольпин с презрением пишет о нашей молодежи, призывая ее к самым черным делам, убеждает ее подняться против социализма. Он настолько пропитан ненавистью, настолько мыслит «соками желчного пузыря», что даже тем, кто пойдет за ним, он не сулит никакого добра.

Этот человеконенавистник исповедуется перед зарубежным буржуазным миром:

Очень жаль, но не дело моеИстреблять этих мелких людей,Я зато совращу на их казньИх же собственных глупых детей!Эти мальчики могут понять,Что любить или верить – смешно,Что тираны их – мать и отец —И убить их пора бы давно!Эти мальчики кончат петлей,А меня не осудит никто, —И стихи эти будут читатьСумасшедшие лет через сто!..

Ильичев сделал паузу и многозначительно посмотрел в зал. А Никита Сергеевич, повернувшись к соседу по президиуму, второму секретарю ЦК Фролу Романовичу Козлову, сокрушенно покачал головой и шепнул на весь зал (микрофон торчал прямо перед ним на столе): «Говорят, этот Есенин душевнобольной. Но мы его полечим». Козлов улыбнулся и поставил закорючку в блокноте.