Кристофер Хибберт - Крымская кампания 1854 – 1855 гг. Страница 40

Прекрасный в свои последние часы, вице-адмирал Корнилов объезжал верхом позиции, подбадривая оборонявшихся матросов и солдат. Казалось, над ним уже витает дух приближающейся гибели. Один из офицеров его штаба писал: «С его губ не сходила легкая улыбка. Его глаза, умные и пронизывающие, горели ярче обычного. На щеках играл румянец. Он держал голову гордо и прямо. Всегда несколько сутулый, он, казалось, выпрямился и стал выше ростом».

Он постоянно рисковал. Офицеры умоляли адмирала не покидать укрытия так безрассудно. Когда капитан Ильинский попросил адмирала быть осторожнее, обещая, что честно выполнит свой долг и присутствие Корнилова для этого вовсе необязательно, тот ответил: «Если вы собираетесь выполнить свой долг, почему просите меня отказаться от выполнения моих обязанностей? Я здесь для того, чтобы видеть все». Адмирал Корнилов был полон решимости исполнить свой долг до конца. Он взбирался на насыпи, чтобы видеть результаты стрельбы русской артиллерии по вражеским батареям. Вокруг летали комья земли, осколки и брызги крови. Рядом стоял адмирал Нахимов, мрачный и невозмутимый, принявший решение выстоять или погибнуть в развалинах укреплений. Из раны на голове на его парадный адмиральский мундир с тяжелыми эполетами сочилась кровь.

Затем адмирал Корнилов отправился с Центрального бастиона домой на поздний завтрак. Там он получил послание от командовавшего обороной Малахова кургана адмирала Истомина. Истомин просил Корнилова не приезжать к нему на позиции. Однако Корнилов после посещения Флагманского бастиона и редана поспешил на Малахов курган. Он прибыл туда около одиннадцати часов. Через несколько минут вражеский снаряд раздробил ему левое бедро.

– Берегите Севастополь! – прошептал он адъютанту и потерял сознание. Затем он ненадолго пришел в себя, успел принять последнее причастие и помолиться Богу, попросив благословения России и императору и спасения Севастополя и флота. Вскоре адмирал скончался.

Заменить Корнилова было некем. Командование сухопутными войсками принял генерал Моллер; командование матросами – адмирал Нахимов. Конечно, в Севастополе был еще полковник Тотлебен, но в то время он еще не пользовался должным авторитетом среди военных, к тому же вызывал подозрения своими манерами иностранца. Князь Меншиков, который должен был взять на себя обязанности командующего, успел уже выехать из города в расположение своей армии.

К середине дня бомбардировка, которая на несколько часов стала менее интенсивной, снова усилилась. Оборонявшимся был остро необходим новый вождь. Укрепления, особенно близ Малахова кургана и редана, были почти полностью разрушены. Колонны пехоты, которые в течение девяти часов героически ждали штурма под огнем артиллерии противника, вернулись в укрытия. Вскоре после трех часов пополудни вражеский снаряд попал в основной пороховой склад на редане. Раздавшийся оглушительный взрыв привел к гибели свыше 100 солдат. Он разбил артиллерийские повозки и перевернул орудия. Как отмечали русские офицеры, «оборона на этом участке была полностью парализована». Штурм, казалось, был неминуем. И снова все чувствовали, что не смогут выстоять при наступлении союзных войск. Но его так и не последовало.

VI

Англичане были готовы атаковать, а французы, как оказалось, нет. Та часть линии русской обороны, которую русские уже считали беззащитной, находилась перед позициями британской артиллерии. Расположенные перед французскими позициями батареи Флагманского бастиона почти не получили повреждений. Казалось, что командование союзников должно было бросить все силы в образовавшуюся в русской обороне брешь. Однако у союзников не было общего командующего, а лорд Раглан, преследуемый призраком слабости военного альянса, не мог ничего предпринять, не посоветовавшись предварительно с Канробером.

С самого первого момента разгоревшегося боя французы были обескуражены тем, какое огромное количество орудий русские сосредоточили против них, а не против расположенных дальше от линии обороны русских английских батарей. В течение четырех часов залпы более сотни тяжелых орудий перепахали все вокруг «Монт Родольф». В половине одиннадцатого взорвался пороховой погреб. Последовал взрыв такой силы, что казалось, началось землетрясение. Столб огня вырвался из земли подобно красному фонтану. Когда дым рассеялся, возле перевернутых орудий остались лежать около полусотни черных тел французских зуавов. Спустя еще несколько мгновений второй взрыв уничтожил склад боеприпасов.

Оставленный при французском штабе в качестве офицера связи генерал Хью Роуз отправился к Раглану с рапортом, в котором отметил, что взрывы внесли панику в ряды уцелевших французских артиллеристов и что генерал Канробер сомневается, смогут ли они вновь вести стрельбу завтра и даже послезавтра. Из этого следовало, что англичанам предстоит продолжать бомбардировку Севастополя в одиночку.

Но Раглан все еще надеялся, что французы сумеют прийти в себя. Несколько его пехотных батальонов изготовились к атаке в недосягаемости огня русской артиллерии. Первая волна атакующих ждала приказа к наступлению. Инженеры получили команду руководить захватом укреплений, обеспечивая наступавших лестницами и другими осадными средствами. Полевая артиллерия была готова немедленно выступить вместе с пехотой. Но, как оказалось, целый день интенсивного обстрела, этот грохот и клубы дыма – все было зря. К сумеркам огонь артиллерии прекратился; артиллеристы стали охлаждать раскаленные стволы.

Всю ночь русские работали без устали, заделывая бреши в обороне и подвозя боеприпасы. К утру редан выглядел еще сильнее укрепленным, чем в день бомбардировки.

Английские пушки вновь открыли огонь, и к сумеркам редан лежал в руинах. Но французские батареи целый день молчали, и штурм снова был отложен. На третий день французы, которые восстановили свои укрепления и подвезли новые батареи, возобновили артиллерийский огонь, однако примерно к полудню, после нескольких часов ожесточенного противодействия русских и двух сильных взрывов в своем расположении, снова его прекратили. Бомбардировки города продолжались более недели. Как вспоминал один из русских очевидцев событий, «город превратился в пылающий ад – грохот, дым, стоны и крики раненых, которых выносили с батарей, превратили его в самое ужасное место, которое возможно вообразить». Но к исходу каждого дня артиллерийский огонь прекращался, а за ночь русские умудрялись не только восстановить разрушенные укрепления, но и усилить их.

Капитан Шекспир писал своему брату: «Нам обещали, что, как только артиллерия начнет стрелять, мы пойдем на штурм. Но приказа наступать так и не последовало. А без этого вся артиллерийская стрельба бессмысленна». В первый день бомбардировки погибло более тысячи русских; во второй день – около 550; на третий – немногим более 500. За все следующие дни, благодаря значительно улучшенной системе обороны и вырытым с необыкновенным мастерством и упорством глубоким траншеям, а также при ослабевшем огне деморализованных союзников – всего около 250.