Борис Тененбаум - Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»? Страница 40

Мятеж кондотьеров против Чезаре в ноябре 1502 года организовал именно он. Когда тот расправился в Синигалье с Вителоццо Вителли и прочими, Бальони пришлось бежать из Перуджи, но он уцелел и после смерти папы Александра VI вернул себе свои владения. Новый папа, Юлий II, начал наводить порядок в Романье и вменил себе в обязанность вернуть викариям церкви должное уважение к святому престолу.

Бывшeмy приспешникy Чезаре Борджиа, Джампаоло Бальони, было чего опасаться. Oн просил о прощении и милости, и Юлий II снизошел – приехал к нему в Перуджу в сопровождении кардиналов и подписал там договор с Джампаоло.

Eму разрешалocь оставаться в своих владениях...

У Макиавелли был случай понаблюдать за всем этим с близкого расстояния – в конце августа 1506 года он был при папском дворе с дипломатической миссией. 13 сентября он направил письмо в комиссию Десяти, в котором описал заключение мирного договора между Джампаоло Бальони и папой римским, состоявшееся в Перудже. Ему не давал покоя вопрос – почему Юлий II не вызвал Джампаоло к себе в Рим, а доверился ему, приехав Перуджу? Почему Джампаoло не воспользовался оплошностью понтифика и не убил его?

Сгоряча – письмо было написано в тот самый день, когда мир был заключен, – Макиавелли приписал это «доброй натуре и достойному поведению» Джампаоло Бальони. Он добавил, что Бальони последовал совету герцога Урбинского и предпочел защищаться униженным повиновением, а не оружием.

По поводу «совета из Урбино» – весьма вероятно. По поводу «доброй натуры» – ох, нет. Макиавелли не только знал о репутации Джампаоло, но и был с ним лично знаком – они встречались в апреле 1506 года. Он знал, о ком говорит...

Уже значительно позднее, в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия», Макиавелли свое поспешное суждение, сделанное им в сентябре 1506-го, совершенно пересмотрит. Он обьяснит странное поведение папы Юлия, отдавшего себя в руки врага, слепой нерассуждающей яростью, которая руководила многими его поступками, а поведение Джампаоло Бальони, не воспользовавшегося этой ошибкой, его «трусостью».

Понятное дело, он не обвиняет профессионального воина и не менее профессионального бандита в физической трусости. Hет, Макиавелли ведет речь о трусости моральной, о неспособности нарушить рамки того, что установлено обществом как норма. Согласно Макиавелли, все люди из папской свиты, с которыми он говорил, утверждали, что дело было не в совести Бальони, потому что такая субстанция души у него отсутствовала полностью, а в том, что он не решился тронуть главу христианского мира. И дальше Макиавелли утверждает, что Джампаоло Бальони упустил возможность показать князьям церкви, как мало уважения заслуживают люди, которые живут так, как живут они, и которые правят так, как они это делают.

Если бы он нарушил свое слово и захватил папу римского, это было бы злое дело, но – по мнению Макиавелли – в деле этом было бы и величие.

Pассуждение Макиавелли о том, когда властителю следует держать свое слово, а когда ему следует его нарушить, найдет потом место в его «Государе».

Надо сказать, что эпизод в Перудже вообще оставил глубокий след в душе Никколо Макиавелли. Мало того, что он привел его к умозаключению, что совесть для правителя – это отнюдь не добродетель и что ему следует пользоваться выгодной ситуацией, даже если это нарушает все рамки общественных запретов, но он даже и обьяснил, как авторитет религии позволяет духовным лицам делать вещи, для прочих смертных невозможные:

«Нам остается рассмотреть церковные государства, о которых можно сказать, что овладеть ими трудно, ибо для этого требуется доблесть или милость судьбы, а удержать легко, ибо для этого не требуется ни того, ни другого. Государства эти опираются на освященные религией устои, столь мощные, что они поддерживают государей у власти, независимо от того, как те живут и поступают. Только там государи имеют власть, но ее не отстаивают, имеют подданных, но ими не управляют; и однако же на власть их никто не покушается, а подданные их не тяготятся своим положением и не хотят, да и не могут от них отпасть. Так что лишь эти государи неизменно пребывают в благополучии и счастье...» [2]

Mысль о государях, опирающихся не на светские установления, а на незыблемый религиозный авторитет первосвященников, считалась устаревшей начиная еще с XVIII века, – папство как государство с земными интересами к этому времени как-никак сошло со сцены.

Но – позволим себе замечание в сторону – в ХХ веке появление тоталитарных империй, где лидер партии играл роль не только главы государства, но и первосвященника определенной идеологии, заставило многих людей перечитать «Государя» Макиавелли с новым вниманием.

II

В начале декабря 1506 года во Флоренции была учреждена новая комиссия, так называемая комиссия Девяти. В отличие от комиссии Десяти, ведавшей вопросами мира и безопасности, комиссия Девяти должна была руководить новосозданной «милицией» – то есть тем самым ополчением, которое так горячо отстаивал Никколо Макиавелли в своих меморандумах Синьории. В вопросе выбора секретаря для этой комиссии споров не возникло – имелась одна-единственная совершенно очевидная кандидатура, Никколо Макиавелли. Так что теперь он был секретарем комиссии Десяти, секретарем комиссии Девяти, и, разумеется, с него не снимались и обязанности секретаря Второй Канцелярии.

Триумф в своем роде, но нельзя сказать, что розы были совсем уж лишены шипов.

Бьяджо Буонакорсо в частном письме, написанном в октябре 1506 года, еще до учреждения новой комиссии, сообщил своему другу Никколо, что Аламано Салвати (о котором у нас уже был случай поговорить) в присутствии многих людей называл Макиавелли шутом и негодяем и добавлял, что он, Салвати, как член комиссии Десяти сделает все возможное, чтобы провалить его переаттестацию в роли секретаря этой комиссии.

Из этого ничего не вышло, но вражда никуда не делась.

III

Весной 1507 года до Синьории дошли слухи о том, что император Максимилиан собрался в поход через Альпы и что целью его является ликвидация французского господства в Милане и во всей Ломбардии. Для Флоренции ситуация становилась опасной буквально сразу же – Республика состояла в союзе с Францией. А союз состоял в том, что она платила французам за защиту.

Пьетро Содерини держался традиционной политики, его оппоненты стояли за союз с Габсбургами.

Обеим сторонам этого диспута было чрезвычайно важно узнать, когда и с какими силами Максимилиан собирается выступить, – и было решено направить к его двору дельного дипломата с целью разузнать все, что только возможно. Из всех флорентийских дипломатов самым дельным был Никколо Макиавелли – и 19 июня его известили, что ему следует подготoвиться к поездке в «Тодескерию» (Todescheria) – так итальянцы в то время именовали Германию.