Сергей Реутов - Любовь в объятиях тирана Страница 40

Давний друг короля, фон Кнобельсдорф, некогда отмеривавший рядом с Фридрихом шаги по плацу, был ранен в одном из бесконечных сражений. Рана оказалась несмертельной, но хромой фельдфебель не нужен ни одной армии. А вот архитектуре хромота была не помехой. И бывший фельдфебель Венцеслаус фон Кнобельсдорф стал личным архитектором короля Пруссии. Он отговорил Фридриха от возведения крепостных стен и башен, намекнул, что куда более достойным королевского покоя видится ему строение, подобное дворцам Петергофа, и в первую очередь дворцу Монплезир.

— Сей дворец сооружался под присмотром царя Петера, по его наброскам и указаниям. Как просвещенный монарх, царь повелел оборудовать его по последнему слову техники, сделать таким, чтобы жить в нем было приятно, спокойно, чтобы сей дворец был не витриною, а удобным жилищем для человека, все равно, монарх он или простой смертный.

Фридриху несколько претила мысль, что ему следует брать пример именно с русского монарха. Однако идея выстроить не крепость, а уютный дом нашла согласие в его душе. Кроме того, если уж и брать с кого-то пример, то, безусловно, лучше с царя Петра, чем, к примеру, с кого-то из Тюдоров или Виндзоров…

Через два года после начала строительства король поднялся по мраморным ступеням в небольшой, но изумительно уютный Сан-Суси. Несмотря на то что дворец сооружался по его наброскам, несмотря на то что раз в месяц, а то и чаще, Фридрих приезжал в Потсдам, дабы оценить, сколь точно выполняются его указания, готовый дворец оказался во сто крат прекраснее, чем даже самые смелые ожидания.

Пологие аллеи, лестница в несколько маршей, веерами раскрывающаяся в виноградник, цветники и фонтаны… Да, здесь будет не только прекрасно жить, здесь можно будет и найти упокоение.

Опираясь на трость, король прошел по верхней аллее сначала в одну сторону, потом в другую. Мир и покой царили вокруг, пели птицы, шелестела листва под легким ветерком. Да, это была не солнечная Саксония, да, вокруг лежала суровая Пруссия, но этот яркий день, дыхание юного лета, улыбающиеся пухлые купидоны…

— Пусть вон там, — король тростью указал на западный конец аллеи, — высадят тисы.

Фон Кнобельсдорф поклонился. Он видел, что король всем доволен, а мысль о темных и таинственных тисах пришла ему в голову только что.

— Будет исполнено!

— Проследи, Венцеслаус, чтобы деревья росли свободно, вот так, — король стал чертить концом трости по земле, — или вот так.

— Прошу прощения, мой король, но гармония может пострадать. Кроны этих деревьев очень темные, они могут закрыть изумительный вид, что открывается из Круглой библиотеки.

— Тогда высадите деревья и в восточном конце аллеи. Здесь я распоряжусь устроить свое упокоение…

Архитектор вздрогнул. Менее всего ему хотелось, чтобы его шедевр навевал королю мысли о смерти. Но Фридрих похлопал друга по плечу:

— Не бойтесь, дружище. Я не тороплюсь отойти в мир иной. Просто и после своей смерти я бы хотел оставаться здесь. Сан-Суси… Я назову его Сан-Суси — место без забот.

— Слушаюсь, ваше величество.

— Я всем доволен, друг мой. Здесь прекрасно. — Король повернулся и пошел по северной аллеи в сторону стоящей вдалеке кареты. — Да, и непременно под тисами должна пролегать тропинка. Так, чтобы о ней не догадывался никто.

— Будет исполнено, государь. Тропинки в тиши тисовых аллей…

Стоял июнь. В Санкт-Петербург пришли белые ночи. Елизавете не спалось. В такие ночи она нет-нет, да и возвращалась во все более далекие ноябрьские дни, когда стала царицей. Иногда ей белый камень стен в неверном полуночном свете казался стенами, занесенными снегом. И лишь бархатное тепло, льющееся из распахнутых окон, развеивало иллюзию.

Пополудни фельдъегерской почтой ей было доставлено весьма странное письмо. О нем она не рассказала ни Лестоку, ни Разумовскому. Это письмо словно прилетело из ее юности, из дней не радостных, но определенно менее отягощенных заботами, чем дни нынешние.

«Душа моя, несравненная греза! Каждый день, проведенный с тобою рядом, был для меня подлинным праздником. Каждый же час, проведенный вдали от тебя, сложился в века невыносимых страданий. Сколько раз корил я себя за те грязные слова, которые посмел произнести вслух в твоем присутствии, о лучшая из женщин! Сколько глупостей совершил, чтобы выдворить тебя из своего сердца. Но сияние твоих глаз, нежность твоих рук, сладость твоих губ навсегда остались в моей памяти.

Пусть нам не суждено пройти по жизни вместе, пусть навсегда разошлись наши пути, но прекрасная твоя душа навеки пребудет со мной.

Если ты хранишь в сердце хоть крошечную частичку чувств ко мне, прими же мое приглашение. Мой дворец Сан-Суси я мечтаю показать одной тебе. Клянусь, ни одна другая женщина никогда не переступит его порога! Жду и остаюсь навеки твоим, Фридрих».

— Что ты задумал, король Фридрих? — вслух проговорила Елизавета. — Неужели ты решил изменить своей любви к мужчинам, о которой не шепчутся во всех королевских дворах только ленивые? Желаешь еще как-то оскорбить меня? Ну так тебе сие теперь неуместно. Да и с рук, клянусь, уже не сойдет.

Конечно, немые степы кабинета не дали никакого ответа. Елизавета вспомнила графиню Анну, ныне уже упокоившуюся близ собственного супруга в невероятно далекой стране по ту сторону Атлантического океана.

— Подвела Аннушку любовь к неведомому… Всего-то десять годков повластвовала женой наместника… Ну да пусть ей земля будет пухом. Однако что же ответить королю прусскому?

Так ничего и не придумав, Елизавета отправилась в опочивальню, где изволил громко отдыхать ее супруг, граф Алексей Разумовский.

Должно быть, судьбе во что бы то ни стало нужно было устроить эту встречу. Не прошло и дюжины дней, как царица получила приглашение от португальского королевского дома. Российскому императорскому дому в прискорбием сообщали о смерти короля Жозе Второго.

— Не думаю, душенька, что тебе следует ехать, — задумчиво проговорил Алексей. — Даль несусветная. И все для того, чтобы цветы на могилку положить?

— Цветы и без меня найдется кому положить, как ты говоришь, на могилку. Посланники в Испании да Португалии у нас замечательные. Но вот выразить свое участие необходимо. Год траура для королевского дома — срок долгий. А вот ежели я не приеду или кого-нибудь низкого звания пошлю, вот это будет ошибкой, подлинным унижением чести и имени короля, какой он ни был тюфяк. Но честь моей страны… Для того я и стала царицей, чтобы никому не позволить ронять честь России. Распорядись, чтобы начали готовиться к отъезду.