Теодор Гладков - Артур Артузов Страница 40

Еще до выхода книги у Шульгина было множество встреч с деятелями эмиграции. Один только бывший сенатор Че–бышев (который, кстати, прекрасно помнил своего прежнего помощника Дорожинского) после очередного восторженного рассказа Шульгина о своей замечательной поездке, о чудесных людях из «Треста», с которыми познакомился в пути и на местах, вернулся домой в подавленном настроении и 26 октября 1926 года записал в своем дневнике: «Странно! Или я чудовищно ошибаюсь в своих предположениях, или Кутепов, Гучков, Шульгин – жертвы чудовищной провокации».

Чебышев употребил слово «провокация». Ничего другого в силу своих взглядов и убеждений написать просто не мог, так что обижаться на него не стоит.

Автор данной книги придерживается другого мнения: операция «Трест» была не политической провокацией, а именно операцией, масштабной, многоходовой, классической, блистательно проведенной.

Но в одном Чебышев прав: он оказался единственным, кто догадался, что названных им трех весьма умных людей, мягко говоря, обвели вокруг пальца не менее умные люди с Лубянки. Если угодно, от «А» до «Я», в буквальном смысле – от Артузова до Якушева{30}.

РАЗГРОМ САВИНКОВЩИНЫ

В информации из Парижа сообщалось, что даже после ликвидации в 1922 году почти всех ячеек НСЗРС на советской территории Савинков не отказался от намерения создать под своим командованием единый центр антибольшевистской борьбы.

В ГПУ возникла идея «помочь» Савинкову, чтобы вывести его самого в Россию или Белоруссию и здесь окончательно обезвредить.

Председатель ГПУ поставил задачу: Савинкова необходимо арестовать на советской земле и предать открытому суду.

– Суду? – переспросил Артузов.

– Именно. Савинков – персонифицированное воплощение всей обозленности, ненависти, преступлений нынешней контрреволюции. В лице Савинкова мы и будем ее судить. Пролетарское правосудие не руководствуется чувством мести, но кровавый облик савинковщины обязательно должен быть обнажен перед рабочими и крестьянами, да и перед общественным мнением на Западе – убедительно и абсолютно.

– Это на суде, – с некоторым оттенком скептицизма в голосе протянул Менжинский.

– Ох уж эти законники! – засмеялся Дзержинский, явно намекая на высшее юридическое образование своего заместителя.

– Я не об этом, – невозмутимо отозвался Вячеслав Рудольфович, – я о задержании.

– А тут уж вам и карты в руки. Насколько я помню, вы лично знакомы с Борисом Савинковым, стало быть, его психологию, характер, амбиции знаете.

– Знаю, Феликс Эдмундович, потому многие трудности и предвижу. Савинков не просто умен и опасен, в вопросах конспирации он и талантлив, и опытен. – Менжинский встал, сделал несколько шагов по паркету, на секунду задумался. – С Савинковым и его братом я познакомился, будучи еще студентом юридического факультета Санкт–Петербургского университета. Потом и в ссылке встречались, и в эмиграции. Дискутировать приходилось.

– Вы сказали – с братом, – поинтересовался Арту–зов. – Это Виктор, что ли, из юристов, казачий есаул?

– Нет, что вы. Юристом был старший брат, Савинков Александр, он погиб потом на царской каторге. Одаренный был человек, хотя путаник страшный.

Дзержинский деликатно постучал тихонько пальцами по столу, словно возвращая Менжинского в день нынешний.

– Я предлагаю, – сказал он, употребив это слово как синоним другого – «приказываю», – такой план, в общих чертах, разумеется. Единственная наживка, на которую мы можем поймать Савинкова, – предложить ему занять пост вождя солидной контрреволюционной организации, здесь якобы существующей. И которая ждет не дождется, когда он, вождь, лично прибудет в Россию, чтобы поднять всенародное восстание против советской власти. Честолюбие, маниакальная убежденность в своей исключительности и незаменимости – вот те струны характера Савинкова, на которых мы будем играть.

Так было положено начало операции, вошедшей в историю ВЧК—ОГПУ под названием «Синдикат–2». Операции, в которой так ярко проявились все сильные стороны личности Артузова как контрразведчика и человека.

Что же касается слов Дзержинского, что пролетарское правосудие не руководствуется мотивами мести, то сегодняя некоторые сторонники радикального переписывания (а отнюдь не естественного переосмысления) отечественной истории, особенно ее советского периода, воспринимают их как лицемерие. Но это не так. Напомним, что именно по рекомендации Феликса Эдмундовича в годы Гражданской войны смертная казнь отменялась (кроме прифронтовой полосы) и была возвращена только из–за резкого обостренияя вооруженной борьбы и роста бандитизма. Самым суровым наказанием для контрреволюционеров после смертной казни было заключение в концлагерь до окончания Гражданской войны (или высылка из страны). По сей день некоторые историки относят высылку за границу нескольких десятков известных русских мыслителей, ученых, писателей к самым страшным преступлениям Ленина и ГПУ. Однако никто не думает о том, что высылка на самом деле многим из них спасла жизнь. Несомненно, большинство высланных во времена сталинского большого террора были бы расстреляны.

Как внешность человека, манеры поведения, наконец, привычки соотносятся с его личностью? Тут, как известно, единого мнения нет, потому возможны и крайние точки зрения. Существуют, к примеру, теории, прямо связывающие внешний облик с конкретными наклонностями. Самая радикальная из них – теория итальянского психиатра Чеза–ре Ломброзо, утверждавшего, что ему достаточно взглянуть на человека, причем незнакомого, чтобы определить наличие у него (или отсутствие) тех или иных преступных наклонностей.

И наоборот, существует народное выражение, подкрепленное жизненным опытом каждого из нас, что внешность бывает обманчива. Как бы то ни было, развернутый портрет человека, отражающий и его внешний облик, и характер, и поведение как форму общения с людьми, всегда представляет интерес, особенно если это человек выдающийся, а портрет сделан умным, внимательным и объективным наблюдателем. Более того, подобное «изображение» не только интересно для современников, но и ценно для истории.

На день написания этой книги был жив только один человек, близко знавший Артузова. Вот почему так дорого описание, которое дал своему начальнику и старшему товарищу Борис Игнатьевич Гудзь, работавший с ним неоднократно во внеслужебной обстановке{31}.

Итак, каким запомнился ему Артузов?

«Артур Христианович был невысокого роста. Коренастый крепыш. Шея крепкая, короткая, бицепсы рук и икры ног были почти одинакового размера с шеей. Особенно это было заметно, когда он носил сапоги. Кисти рук небольшие, но очень сильные. Его необычайная физическая сила сочеталась с крепкими нервами.