Василий Грабин - Оружие победы (иллюстрации оригинала) Страница 41

— Хорошо вы покритиковали свои пушки. Это похвально. Хорошо, что, создав пушки, вы видите, как они могут быть улучшены. Это значит, что ваш коллектив будет расти, прогрессировать. А какую из ваших пушек вы рекомендуете принять на вооружение?

Опять неожиданный вопрос. Я молчал. Сталин спросил еще раз. Тогда я сказал, что надо бы прежде испытать пушки, а потом уже давать рекомендации.

— Это верно, но учтите, что нам нужно торопиться. Времени много ушло, и оно нас не ждет. Какую же вы рекомендуете?

Я сказал, что рекомендую «желтенькую».

— А почему именно эту, а не другую?

— Она лучше, чем Ф-20.

— А почему она лучше?

— Ф-22 мы проектировали позже, чем Ф-20, учли и устранили многие недостатки.

— Это хорошо. А теперь мы отправим вашу пушку в Ленинград, пусть военные ее испытают. Я правильно понял вас, что в ней нет ничего заграничного?

— Да, товарищ Сталин, она создана нашим КБ по своей схеме, изготовлена из отечественных материалов и на отечественном оборудовании.

— Это замечательно, — сказал Сталин.

Похвалу слышать было приятно, но отдавать военным для испытаний опытный образец пушки — такого в практике проектирования никогда не было. Всегда КБ предварительно отлаживало, испытывало опытный образец, а потом сдавало его заказчику. Никогда еще не бывало, чтобы опытный образец без заводских испытаний был направлен на полигонные.

— Ну что ж, не бывало, так будет, — сказал Сталин.

Я пытался доказать, что совместить заводские испытания с полигонными невозможно: у каждой организации свой подход. Когда завод испытывает и обнаруживает дефекты, он их устраняет и изменяет чертежи, то есть по ходу испытаний дорабатывает пушку. Полигон же стремится выявить в новой пушке как можно больше дефектов и все, что выявляет, записывает, после чего делает свои предложения и выводы. Я боюсь, что мы не сумеем одновременно испытывать и дорабатывать пушку. Как бы не удлинился период отработки и испытания. Не хотелось мне говорить, что Ф-22 сделана без согласования с Артиллерийским управлением, что она спроектирована и изготовлена по инициативе КБ и с разрешения Орджоникидзе. Не хотелось выступать с пушкой, которая сделала всего лишь пять выстрелов и совершенно не прошла никакой обкатки.

— Поймите, — сказал Сталин, — что нужно экономить время, иначе можно опоздать. Отправим пушку сразу на полигон, ускорим решение вопроса…

Лишь впоследствии я понял весь смысл этих слов: «Нужно экономить время, иначе можно опоздать». Центральный Комитет партии видел гораздо яснее и дальше нас, рядовых коммунистов. Конечно, мы тоже с тревогой следили за тем, как германские фашисты накапливают силы. 13 марта 1935 года они объявили о создании запрещенных Версальским мирным договором германских военно-воздушных сил. Через три дня Гитлер ввел всеобщую воинскую повинность и заявил, что будет создана армия в 500 тысяч человек. Зловеще прозвучали его слова в рейхстаге, о которых сообщила газета «За индустриализацию» 23 мая 1935 года, всего за три недели до смотра нашим правительством образцов новых артиллерийских орудий. «Как мы, так и большевики убедились в том, — заявил Гитлер, — что между нами существует пропасть, через которую никогда не может быть мостов». При этом он добавил, что для национал-социализма недопустимо миролюбивое отношение к большевизму: «…мы являемся его злейшим и наиболее фанатичным врагом».

Центральный Комитет нашей партии предвидел развитие событий истории и готовил страну к обороне. Мало кто был посвящен в дело ввиду строжайшей его секретности, но оно делалось неустанно и последовательно изо дня в день… Я один из немногих, кто может рассказать на примере работы Приволжского завода о путях развития отечественной дивизионной, танковой, противотанковой и некоторых других видов артиллерии в 30-х годах, о том, как создавались их образцы, как готовились и воспитывались кадры.

Итак, мне было отрадно, что предпочтение отдано нашей пушке, созданной вразрез с идеей универсализма. И я прекратил свои возражения, поняв, что они неуместны. Мы направились к универсальной пушке Маханова. К ней уже была подана упряжка лошадей. И на этот раз тоже произошла неприятность. Упряжка не могла стронуть универсальную пушку с места, а наша пушка пошла спокойно. Не выдержал Маханов и заявил, что кони к его пушке поданы плохие. Сталин посмотрел на него и сказал:

— Вам и людей плохих дали и коней плохих… Все плохое. А Грабину все подходит: и люди и кони, он ни разу никого не охаял.

Постепенно все пушки вытягивались в колонну и шли по заданному маршруту. Руководители партии и правительства, все гости поднялись на пригорок и наблюдали за движением колонны. Зрелище было прекрасное. Слышны были восторженные отзывы. В этой колонне шли и наши три пушки, особенно выделялась на зеленом фоне «желтенькая». Любуясь этим необыкновенным парадом, я заметил, что у одной из наших пушек ствол вроде бы поднялся кверху. Я так и замер. Не дай бог, люлька за что-нибудь зацепится своими клыками — будет беда! Теперь уже не красота происходящего влекла меня к себе — взгляд мой не мог оторваться от качающегося ствола одной из наших пушек.

Что же произошло? Орудийный расчет не закрепил балку по-походному. При движении пушку тряхнуло, и некоторые части механизма, которые должны быть сцеплены, расцепились. К счастью, до конца обкатки оставался небольшой и ровный участок дороги, и все кончилось благополучно.

Обкатка была последней, завершающей частью программы. Руководители партии и правительства сфотографировались со всеми участниками показа материальной части советской артиллерии, поблагодарили нас, распрощались и уехали.

До возвращения в гостиницу у меня не было возможности осмыслить все, что произошло за день. Да и в гостинице физическая усталость брала свое. Но события дня были столь необычны! Впечатлений было очень много. Из руководителей партии и правительства я до этого дня видел только Ворошилова — он выступал у нас в Артиллерийской академии. Всех остальных — впервые.

Лишь постепенно переключился я на подготовку к следующему дню. Привел в систему свои соображения о наших пушках и пушках «конкурентов». Достал свой письменный доклад, ту самую «шпаргалку», внимательно его прочитал и сопоставил с тем, что доложил на полигоне, наметил вопросы, на которых следует остановиться на заседании в Кремле. Впервые я буду участвовать в столь высоком и ответственном заседании. Как нужно на нем выступать? А выступать придется. Хорошо бы не первым, послушать бы сначала, как выступают другие. Снова все, что собирался сказать, записал и положил в карман. Лег поздно, желая поскорее заснуть, чтобы встать на следующий день со свежей головой, но уснуть не мог долго…