Виктор Петелин - Алексей Толстой Страница 41

В этой пьесе я хотел показать, как переплетаются смерть и любовь, как любовь торжествует над ее ужасами, возвышаясь и очищаясь до вечного своего истинного назначения».

«День битвы» вышел в январском номере журнала «Новая жизнь» за 1915 год и в московском издательстве «Наши дни» с посвящением все той же Маргарите Кандауровой.

События в пьесе разворачиваются стремительно и вовлекают десятки действующих лиц, по-разному реагирующих на успешное наступление русских войск в Галиции.

Управляющий имением Литкинс с ненавистью говорит о славянском мужичье. Мужики подняли бунт, избили его и прогнали.

Староста йщук ничуть не смущается, когда немецкие офицеры упрекают его за то, что разговаривает он без всякой подхалимской лести да еще и угрожая приходом русских. «Русские нас в обиду не дадут», — говорит староста. Во втором действии появляются русские офицеры Нечаев и Дарьялов. Они смотрят на замок и вспоминают графиню Каменецкую. И Дарьялов бывал у нее в гостях; прожил три дня и совершенно был очарован хозяйкой, она умна, понимает искусство и гостеприимна, как истинная полька. Нечаев все это время беспокойно вспоминает свои встречи с ней. И когда получил приказ занять замок, становится сам не свой. Нет, его не страшат гусары, защищающие замок. Он храбрый и мужественный офицер.

В комедии появляется все тот же Сусов, который так пришелся по душе Алексею Толстому во время его поездки в санитарном поезде. Именно он спасает Нечаева, когда Агровецкий занес над ним саблю. Он же и уговаривает Агровецкого бросить воевать, уж очень крепко русские мужики за это дело взялись. «Ведь мужик он какой, — уж он вцепился в какое дело, разве его своротишь. Наши мужики очень это дело понимают — воевать. Хозяйственно взялись. Только народу вашего зря много побьем через это».

Но таких трезвых мыслей было не так уж много в пьесе. Вся пьеса была построена на легковесных допущениях и случайностях. И здесь А. Н. Толстой был все еще далек от истинного понимания происходящих событий.

Во втором издании шестого тома Сочинений в 1916 году А. Н. Толстой снимет свое посвящение: Маргарита Кандаурова отказалась выйти за него замуж. Об этом событии в жизни Алексея Толстого Софья Дымшиц в своих воспоминаниях пишет следующее: «В 1915 году у Алексея Николаевича были новые тяжелые переживания. Маргарита Кандаурова — предмет его страстного увлечения — отказалась выйти за него замуж. Я считала, что для Алексея Николаевича, несмотря на его страдания, это было объективно удачей: молодая семнадцатилетняя балерина, талантливая и возвышенная натура, все же не могла стать для него надежным другом и помощником в жизни и труде. И, наоборот, узнав через некоторое время о предстоящем браке Алексея Николаевича с Натальей Васильевной, я обрадовалась, считая, что талант его найдет себе верную и чуткую поддержку. Наталья Васильевна — дочь издателя Крандиевского и беллетристки, сама поэтесса — была в моем сознании достойной спутницей для Толстого. Алексей Николаевич входил в литературную семью, где его творческие и бытовые запросы должны были встретить полное понимание. Несмотря на горечь расставания (а она была, не могла не быть после стольких лет совместной жизни), это обстоятельство меня утешало и успокаивало».

Сама Наталья Васильевна Крандиевская спустя сорок с лишним лет подробно написала об этом в своих воспоминаниях. С Алексеем Толстым до их сближения она встречалась не раз: в студии Званцевой, на различных вечерах зимой 1912/13 года, но знакомство состоялось у поэта Юргиса Балтрушайтиса, которого оба хорошо знали.

Через несколько дней после объявления войны Наталья Васильевна пошла работать в лазарет при Скаковом обществе. Сюда после Коктебеля зашел к ней Толстой, «загорелый, похудевший, сосредоточенно-серьезный». Сообщил ей две новости: первая — едет на фронт корреспондентом; вторая — разошелся с Софьей Исааковной. Из Галиции он присылал ей открыточки и письма. Но вскоре она узнала от Майи Кювилье, будущей жены Гомена Голлана, что перед самым отъездом из Коктебеля Алексей Толстой сделал предложение Маргарите Кандауровой и они вернулись в Москву женихом и невестой. «Удар по сердцу был неожиданный, почти физической силы. У меня перехватило дыхание резко и больно, но я сдержала его и, стараясь не выдать своего волнения, продолжала рассматривать коктебельские фотографии, на которых полуголые «обормоты» группировались в живописных позах. Волнение мешало мне разглядеть среди них тоненькую фигурку невесты Толстого. Но я помнила ее хорошо еще по зимнему маскараду на Новинском бульваре, когда она с большим мячом в руках прыгала на пуантах, изображая заводную куклу. Красива? Нет, скорее миловидна. Полудетское, еще не оформленное личико с капризно выпяченной нижней губкой. Красивы были глаза — большие, синие. Про К. уже писали в газетах, называли ее одаренной, старательной танцовщицей, несомненно — солисткой в будущем».

Вскоре Толстой вернулся из своей поездки на фронт и сразу пришел в лазарет, где дежурила Наталья Васильевна. Она согласилась пойти с ним позавтракать. «То ли от бессонной ночи, то ли от волнения неожиданной встречи меня чуть-чуть знобило в легком платье. На Толстом же была какая-то фантастическая комбинация из трех видов одежды: военной, спортивной и штатской.

— Что это за костюм? — спросила я.

— Костюм для похищения женщин.

— И много вы их похитили?

— Начинаю с вас, — он взял меня под руку, — похищаю и веду в «Стрельну» завтракать».

Во время этой встречи она с беспокойством думала о Маргарите, невесте Толстого. Наконец не выдержала и поздравила Алексея Николаевича с предстоящей женитьбой.

«Ах, вам уже сообщили! — протянул он так пренебрежительно, словно вместо «сообщили» хотел сказать «насплетничали». — Маргарита К. — моя невеста, это верно. А поздравлять, пожалуй, преждевременно… Все это совсем не так просто, уверяю вас. Я даже не знаю, как вам объяснить это. Маргарита — не человек. Цветок. Лунное наваждение. А ведь я-то живой! И как все ато уложить в форму брака, мне до сих пор не ясно. — То, что он завтракает с ней, объясняется очень просто: у Маргариты репетиции по утрам, а вечером она танцует. Вот перед спектаклем он непременно к ней заедет».

Наталья Васильевна этого никак не могла понять. Ей казалось, что нельзя быть женихом одной, а флиртовать с другой. Но так продолжалось довольно долго. Вечер он проводил в Большом театре, отвозил Маргариту домой, а поздно вечером или уже совсем ночью стучался к Крандиевским, где его уже ждали Наталья Васильевна с сестрой Дюной. Пили ночной чай, веселились, а потом, когда сестра уходила, начинались бесконечные разговоры. «Мы говорили об искусстве, о творчестве, о любви, о смерти, о России, о войне, говорили о себе и о своем прошлом». Ночные беседы мало удовлетворяли их. «Наоборот, после них еще недоуменнее металось сердце, пугаясь самого себя, а скрытый магнит отношений наших вытягивал иной раз на поверхность такие настроения и чувства, которые обоим нам надлежало прятать: обиду, раздражение, досаду».