Виктор Салошенко - Председатели и губернаторы. Взаимосвязь времен, Или Судьбы, жизнь и деятельность председателей Краснодарского крайисполкома, глав администраций (губернаторов) Кубани за 65 лет ­ с 1937 по 2002-й. Страница 41

за исключением из партии следовал арест. Так, ректора Краснодарской высшей коммунистической сельскохозяйственной школы В. М. Клименко (1905 г. рождения, окончил институт Красной профессуры в Москве) исключили из партии в августе 1937 года «за связь с врагами народа, за пособничество в их контрреволюционной деятельности, за допущение вредительства в учебно — производственной работе школы, за сохранение вредных партии кадров преподавателей». После этого В. М. Клименко написал письмо И. В. Сталину, где называл случившееся произволом и выражал надежду, что с его делом «партия разберется, ибо не может ни один боец быть незаслуженно растоптан». С ним «разобрался» НКВД: в ноябре 1937 года В. М. Клименко был арестован по обвинению в причастности «к контрреволюционной троцкистской группе» и спустя полтора месяца осужден на пять лет исправительно — трудовых лагерей…

В это время сотрудники высшей комсельхозшколы выдвигали кандидатом в депутаты в Совет национальностей начальника краевого управления госбезопасности И. П. Малкина, «участника гражданской войны, старого чекиста». Они, конечно, не предполагали, что вскоре и его карьера бесславно закончится. 5 декабря 1938 года И. П. Малкин, повинный в незаконных массовых репрессиях на Кубани, был арестован и спустя три дня исключен из партии как «враг народа». Ордер на его арест подписал лично Л. Берия. Бывшего начальника УНКВД края обвинили в причастности «к антисоветской правотроцкистской организации», а также в нарушении соцзаконности, применении недозволенных методов следствия. Второго марта 1939 года на закрытом судебном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР он был приговорен к расстрелу.

Эта участь постигла многих виновных в незаконных репрессиях.

В том числе дамоклов меч обрушился и на голову первого секретаря крайкома ВКП(б) Михаила Ивановича Марчука. 4 мая 1938 года он был срочно отозван в Москву и там арестован. Военной коллегией Верховного Суда СССР 29 июля 1938 года осужден к высшей мере наказания — расстрелу.

Но особенно Ивана Семеновича Богданова потрясла смерть известного и интеллигентного кубанского фольклориста Григория Митрофановича Концевича. Богданов не раз бывал у него дома на Карасунском взгорке, возле Дмитриевской дамбы. Концевич жил в небольшой хате, крытой соломой, и слыл гостеприимным человеком. За ним приехали ночью 30 августа 1937 года. Концевич обвинялся… в покушении на жизнь «вождя всех народов» И. В. Сталина.

Богданов прекрасно знал биографию Концевича и тогда горячо убеждал одного из старших чинов местного НКВД, что это глубочайшая ошибка. Да и в самом деле: Концевич Григорий Митрофанович, русский, родился 17 ноября 1863 года в станице Старонижестеблиевской, из казаков. Отец служил пономарем в церкви. Окончил учительскую семинарию. В партиях не состоял. С воинского учета снят по возрасту. Место содержания под стражей — особый корпус Краснодарской тюрьмы.

В графе «служба в белых и других контрреволюционных армиях, участие в бандах и восстаниях против Соввласти (когда и в качестве кого)» записано: «Регент Кубанского войскового хора».

Особые внешние приметы — «вид дряхлого старика…»

Анкета эта составлена спустя три месяца после ареста, и тогда же — в первый и последний раз — Г. М. Концевич был допрошен младшим лейтенантом госбезопасности Коганом. Судя по протоколу, следователь и сам прекрасно понимал, что из престарелого хормейстера террорист никудышный, поэтому не стал «липовать» и записал его показания без искажения. «Свой арест, — заявил ему Концевич, — я рассматриваю как какое‑то недоразумение. Глубоко убежден, что следствие само придет к этому выводу».

Из обвинительного заключения:

«…Концевич Григорий Митрофанович являлся активным участником контрреволюционной казачьей повстанческой организации, действовавшей на Кубани, по заданию которой входил в террористическую группу, готовившую совершение теракта над членами советского правительства и, в первую очередь, над тов. Сталиным.

Являясь художественным руководителем Кубанского казачьего хора, осенью 1936 года специально был направлен контрреволюционной организацией в Москву для осуществления террористического акта, приурочив совершение такового в момент выступления хора на торжественном вечере в Государственном академическом Большом театре, посвященном годовщине Великой Октябрьской революции…»

В обвинительном заключении, подписанном капитаном госбезопасности М. Г. Сербиновым, заместителем начальника управления НКВД по Краснодарскому краю, красным карандашом подчеркнута должность Концевича до революции — бывший регент Кубанского войскового хора. Это и был «криминал», перечеркнувший жизнь талантливого человека…

6

Иван Семенович Богданов, задумываясь о природе террора, часто про себя поминал имя Сталина. Нет, он его не боялся, пожалуй, в тот момент он его просто ненавидел. Хотя тогда и позднее каждый день самая большая в мире страна просыпалась с этим именем на устах. Каждый день оно звучало по радио, гремело в песнях, неоднократно повторялось на страницах всех газет. Это имя, как величайшую награду, присваивали заводам, колхозам, улицам и городам. С ним шли на смерть солдаты. Во время спровоцированных Сталиным политических процессов жертвы, умирая, произносили его имя. Миллионы загнанных за колючую проволоку поворачивали вспять реки, возводили города за Полярным кругом и гибли сотнями тысяч — все это под его портретами. Его статуи в граните и бронзе были установлены по всей стране. Гигантская статуя Сталина стояла на Волго — Доне — очередном канале, построенном заключенными.

Однажды смотритель, следивший за статуей, с ужасом обнаружил, что птицы во время сезонных перелетов полюбили отдыхать на голове статуи. Нетрудно представить, во что грозило обратиться лицо Вождя. Но птиц наказать нельзя. А людей можно. И насмерть перепуганное руководство области нашло выход: сквозь гигантскую голову пропустили ток высокого напряжения. Теперь статуя стояла, окруженная ковром из мертвых птиц. Каждое утро смотритель закапывал птичьи трупики, и земля, удобренная ими, цвела. А статуя, очищенная от птичьего помета, глядела в волжские просторы на цветущие берега, удобренные уже телами человеческими, принадлежащими строителям великого канала.

Один из видных хозяйственников тех лет, Ю. Борисов, рассказывал уже в 60–х годах: «Вызывает меня товарищ Сталин. До этого мне не приходилось беседовать с ним. Ехал как в тумане. Ответ на его вопрос выпалил, глядя ему в глаза, стараясь не мигать. Мы все знали его фразу: «Глаза бегают — значит на душе не чисто». Выслушав ответ, он сказал: «Спасибо, товарищ». Когда ощутил его рукопожатие, меня словно молния пронзила. Спрятал я руку за обшлаг пиджака, спустился в машину, домчался домой и, не отвечая на вопросы встревоженной жены, подошел к кроватке, где спал мой маленький сын. Вытащил руку и простер над его головой, чтобы коснулось и его сталинское тепло».