Ги Бретон - Наполеон и Мария-Луиза Страница 41

Она подарила Меневалю украшенную бриллиантами табакерку и убежала в свою спальню.

Узнав о том, что жена готова к разрыву, Наполеон встал на дыбы. Ударяя кулаком по столу, он повторял:

– Я разгромлю, если потребуется, все армии коалиции, но сам приду за ней в Вену и доставлю ее в Тюильри!

12 июня, узнав о том, что войска союзников направляются во Францию, он отправился к своим войскам в Лион. Он решил дать сражение в Бельгии, одержать победу и двинуться на Шенбрунн…

Мы знаем – увы! – что на угрюмой равнине под Ватерлоо все произошло иначе.

Разбитый Наполеон вернулся в Париж, зная, что теперь уже никогда не увидит ни сына, ни жену…

Он поселился в Елисейском дворце. Именно там 21 июня он встретился с нежной Валевской, пришедшей к нему вместе с сыном. Послушаем, что она рассказала:

«Зрелище было совершенно иным, нежели в Фонтенебло во время отречения. Дворец был окружен огромной толпой, доносились крики:

– Сопротивляйтесь! Не уезжайте! Дайте нам оружие!

Время от времени слышались также крики:

– Да здравствует император!

Или гневные призывы:

– Повесить Бурбонов на фонаре! Смерть предателям!

Люди, прихлопывая в ладони, повторяли дружно в такт:

– До конца! До конца! До конца!

А потом снова рев из тысяч глоток:

– Да здравствует император!

Внутри дворца ходили, заговаривали друг с другом, входили и выходили генералы, сенаторы и многочисленные женщины. Я не посмела взять сына на руки. Его все толкали, он задыхался. Бедный ребенок захныкал:

– Пойдем отсюда, мама. Здесь очень много людей. Вы ему напишете…

Он все понимал, милый мой ангелок… Я вышла в сад. Там тоже было полно народу, но там, по крайней мере, можно было дышать. Какой-то офицер, окликнувший меня по имени, взялся доложить императору о том, что я пришла. Не более чем через десять минут после нашего разговора он вернулся. Мне удалось сдержать волнение. К Его Величеству я вошла совершенно успокоившись».

Наполеон был один. Он взволнованно обнял Марию:

– Спасибо за то, что пришли, нежный мой друг.

Затем он обернулся к Александру:

– Ну, дружок, узнаешь ли ты меня? Помнишь, как мы веселились, когда ты приезжал на корабле, чтобы повидаться со мной?

– Конечно! – сказал мальчик.

Наполеон рассмеялся:

– Черт возьми! Люди никогда не забывают подобные минуты. И тех, кого они любят.

– Скажи Его Величеству, что ты его любишь, – шепнула сыну Мария.

– Он ведь сам это сказал, мама, зачем повторять?

Император захлопал в ладоши:

– Замечательный ответ! К чему лишние слова? К тому же об этом не говорят, это доказывают.

Затем он присел, чтобы лицо Александра было на одном уровне с его лицом:

– Именно это ты сейчас и сделаешь. Я уезжаю, ты мне нужен. Согласен ли ты расстаться со своей мамочкой? Знаешь, тебе придется долгое время с ней не видеться…

Ребенок замялся:

– А куда вы едете?

– На войну. Потому что эти нехорошие люди, захватившие родину твоей мамы, хотят теперь захватить и мою страну. Итак, я усажу тебя на коня впереди себя, как в прошлом году. Ты будешь наблюдать, и как только увидишь, что неприятель приближается…

– Бабах! – крикнул Александр и ударил кулаком по императорской голове.

Наполеон вернулся к своим мыслям.

– Отлично! – сказал он.

И добавил, обратившись к Марии:

– Совсем как тот… Храбрый, сильный, решительный. Думаю, что возьму его с собой…

У Марии закружилась голова. Она подумала, что Наполеон, решив вернуться на остров Эльбу, берет ее с собой, сделает фрейлиной Полины, чтобы она была с ним рядом, и, возможно, когда-нибудь женится на ней… Она посмотрела на него глазами, полными безумной надежды, но увидела, что он думает только о ребенке.

– Неужели вы не отдадите его мне?.. – сказал он. – Берегитесь, я могу увезти его силой.

– Нет, вы его у меня не отнимете!

– Ладно! Но вы оставляете его при себе в ущерб его интересам.

Так он потерял второго сына…

Глава 16

Белина хочет следовать с Наполеоном в ссылку

Самое трудное не в том, чтобы завоевать женщину, а в том, чтобы ее покинуть.

22 июня 1815 года Наполеон испытал два больших огорчения.

В четыре часа пополудни под нажимом обеих палат, считавших его единственным препятствием к заключению мира, он вынужден был отречься от власти, а в шесть часов вечера какие-то личности, воспользовавшись царившей в Елисейском дворце суматохой, украли у него любимую табакерку.

Глубоко огорченный этими двумя событиями, он впал в уныние, из которого не смогли вывести его ни Бенжамен Констан, нанесший ему визит, ни улыбка Гортензии, ни толпа, которая кричала: «Да здравствует император!»

25 июня он выехал из Елисейского дворца и поселился в Мальмезоне.

Перед тем как отправиться в пожизненную ссылку, он инстинктивно пришел в то единственное место, где был по-настоящему счастлив. Там он бегал взапуски с молодыми придворными дамами, там плавал легкий призрак Жозефины…

Вечером, грустный и охваченный меланхолией, он обошел парк под руку с Гортензией. За решеткой парка собралась толпа приехавших из Парижа людей. Увидев его, люди закричали:

– Да здравствует император! К оружию! Не уезжайте! Долой Бурбонов!

Вдруг какой-то человек крикнул:

– Да здравствует Папаша-фиалка!

– Почему они так меня зовут? – спросил император.

– Когда вы были на острове Эльба, – пояснила Гортензия, – ваши гвардейцы-ворчуны говорили друг другу: «Он вернется, когда зацветут фиалки». Так вас и стали звать.

Наполеон улыбнулся:

– Так вот почему все женщины от Гренобля до Парижа бросали мне фиалки…

Затем мечтательно произнес:

– Какая замечательная страна Франция… Как бы мне хотелось посвятить себя ее счастью… Если бы я выиграл это последнее сражение, если бы сумел привезти в Париж императрицу и сына, то никогда больше не стал бы воевать… Я правил бы страной и занимался садом. Мне всегда нравилось садовничать… В Порто-Феррайо я сам копал землю, рыхлил ее, сажал цветы… Счастливая страна и прекрасный сад! И тогда народ имел бы полное основание звать меня Папашей-фиалкой…

И с этими мирными, но – следует признать – запоздалыми мыслями он отправился спать с дамой для чтения королевы Гортензии, которая, как говорили, «любила, когда гладили ее муфту»…

Наутро следующего дня Наполеон отправил Бекера попросить у Правительственной комиссии, возглавляемой Фуше, разрешение выехать в Рошфор, где он намеревался сесть на корабль, отплывающий в Америку.

В ожидании ответа он уселся с Гортензией на скамейку в парке и снова углубился в воспоминания.