Николай Раевский - Дневник галлиполийца Страница 41

17 августа.

После вчерашней экскурсии опять проспал до 10 часов. Доложил начальнику школы результаты своих неудачных переговоров относительно книги ..... . Генерал обещал достать ее сам. Если это ему удастся, я буду переводить статью об артиллерийской авиаразведке на французском фронте. Сейчас у меня впервые за все время пребывания в школе совершенно нет работы. Для «У.Г.» тоже нет материала, и я начинаю уже скучать без дела.

Вчера дал прочесть Г. мой первый беллетристический опыт. «На кладбище». Он уговаривает меня послать рассказик в «Зарницы»{125}, но я, вероятно, ограничусь «Лептой Артиллериста»{126}. Понемногу проходит развившаяся после лихорадки апатия. Только боли в груди все еще иногда дают себя знать. В лагере эпидемия самоубийств. В Дроздовском полку застрелилось уже восемь человек. Уверяют, что образовался клуб самоубийц и они стреляются по жребию. Мне лично странно, что люди начали стреляться среди жаркого лета, когда живется вовсе уже на так скверно. Понятнее было бы, если бы эта печальная эпидемия началась зимой. Третьего дня застрелился молодой жизнерадостный корнет, который часто бывал в нашей палатке у И. Характерно, что в предсмертных записках ни один из самоубийц не объясняет причины своего решения умереть.

18 августа.

Становится все жарче и жарче. Если бы сюда, на берег Дарданелл, привезти непривычного человека, какого-нибудь петроградца или москвича, он бы погибал от жары.

Мы же настолько к ней привыкли, что во всем корпусе не было ни одного случая солнечного удара. Юнкера теперь, согласно приказу, почти все ходят в белых пижамах{127}, чтобы сохранить теплое обмундирование. Не так нарядно, но, по крайней мере, люди не обливаются потом.

Мы небольшой компанией спим в садике при общежитии и перед сном берем «лунные ванны». Валяемся совершенно раздетыми в одеялах, вспоминаем прошлое, затем закутываемся и засыпаем. Мне пришлось попросить вестовых, чтобы они по утрам меня будили. Иначе без посторонней помощи никак не могу проснуться раньше десяти часов. Вообще, последние дни живется физически совсем неплохо. Получил еще лиру за доклад и 1,5 лиры обычного пособия. Человек более обстоятельный, чем я, получая 5–6 лир в месяц, наверное, питался бы очень недурно. У меня большая часть денег уходит на дыни, виноград и бумагу для моих писаний. Бумага сейчас, как назло, за последнее время сильно вздорожала.

19 августа.

Встретил подполковника П. де-К., поболтали, и я уговорил его пойти вместе купаться. Ю.И. до сих пор ни разу не купался и, понятно, остался очень доволен. На обратном пути с пляжа встретили юнкера-сергиевца Б. Я пригласил обоих к себе в общежитие выпить чаю со свиными консервами, которые мне удалось сегодня очень дешево купить.

Рассказ Б. произвел на меня самое тяжелое впечатление. Правда, Б. всегда был склонен впадать по временам в пессимизм{128}, но сейчас он ссылается на факты и факты эти очень печальны. У сергиевцев сейчас сильнейший упадок духа. Б. уверяет даже, что настроение никогда не было таким подавленным, как в данную минуту. Поодиночке и маленькими группами юнкера переходят на беженское положение. Привлекает их, по-видимому, весьма проблематическая возможность продолжать в Праге общее образование. Фактически большинство уезжающих (это и американец{129} говорит) ни в какой университет не попадет и будет, чего доброго, торговать газетами на улицах Константинополя. Уходит, собственно говоря, совсем не так много, но беда в том, что в данное время уходят лучшие, наиболее энергичные люди. За 9 месяцев пребывания в Галлиполи с 13 курса ушло в разное время больше 50 человек. Остающиеся нервничают, не знают куда деваться и все больше и больше теряют веру в дело. Б. уверяет, что есть юнкера, которые ни разу не были в городе (кроме как строем на парадах), не купаются и все свободное время неподвижно лежат на койках. Идут нелепые разговоры о самоубийстве и т.д.

Вероятно, картина на самом деле не так мрачна, как рисует ее Б., но все-таки удивляюсь, как отдельные офицеры не видят того, что делается. Думаю, кроме того, что причины подавленного состояния юнкеров скорее физиологического, чем политического характера. Училище расположено за городом, поблизости от него нет никого, кроме чернокожих. Сильнейшая жара расслабляет людей и многих делает совершенно пассивными. Кроме того, вероятно, крупную роль играет полное отсутствие женщин.

Вдобавок ко всему, информация в училище совершенно не организована, и в настроениях юнкеров полный разброд{130}.

Б. говорит, что юнкера из вольноопределяющихся сейчас очень охотно изучают науки общеобразовательного характера и очень равнодушны к чисто военным предметам. Жаль, если это так. Может быть, лучше было бы временно разбавить курс общими предметами хотя бы в ущерб военным. Тогда у многих колеблющихся исчезнет тоскливая мысль о бесцельности их чисто военной работы. Лучше сделать так, чем терять наиболее энергичных{131} людей. Кроме того, надо во что бы то ни стало открыть военные гимназии, о которых я хлопотал еще три месяца тому назад, а также расширить высшие курсы. Иначе, по-моему, новую тягу из армии ничем не устранить и с переездом в Болгарию результаты могут получиться самые печальные.

Этого боится (хотя, вероятно, по другим соображениям) и генерал Кутепов. По крайней мере об опасениях комкора насчет того, что армия может в Болгарии распасться, сегодня говорил Т. полковник Кутепов{132}.

Удивительная волокита идет с проектом организации учебного заведения, о котором было столько разговоров. Вероятно, кому-нибудь оно не выгодно по личным соображениям, и эти люди тормозят несомненно необходимое дело. Надо будет еще раз поговорить об этом с полковником Савченко{133}.

20 августа.

Сего дня к моему соседу, полковнику Стадницкому-Коленда приходил один молодой юнкер, только что поступивший в Александровское пехотное училище. У него, в противоположность Б., настроение отличное. Один из тех людей, которыми мы держимся. Служит матросом на английском пароходе, значит, по теперешним понятиям, «отлично устроился», приехал в Галлиполи, увидел своих и остался здесь, бросив прилично оплачиваемое место. Рассказал нам много хорошего о пехотных училищах. Оказывается, программы их (кажется, и Николаевского кавалерийского) теперь совершенно переработаны{134}. Введен целый ряд общеобразовательных предметов — математика, словесность, естествознание, физика, химия, логика, психология, русская история. В зависимости от полученного образования юнкера разделены на группы. Это оказалось особенно необходимым в Корниловском училище, где публика в смысле образовательного ценза очень сборная. Есть там наряду с бывшими гимназистами и студентами и люди, совсем мало учившиеся. С ними начали чуть ли не с четырех правил арифметики. Сомневаюсь, чтобы из этой категории удалось выработать в течение двух лет настоящих офицеров. Во всяком случае, наше командование поступило очень хорошо.