Сьюзен Зонтаг - В Америке Страница 41

Мне бы очень хотелось увидеть кого-нибудь из выдающихся американских актеров, слава которых докатилась до Европы, но никого из них сейчас не встретишь на сцене. Мы сходили в великолепный театр, принадлежащий одному из этих актеров, Эдвину Буту (Линкольна убил его младший брат), который открыл сезон трагедией лорда Байрона «Сарданапал». Не хочу показаться придирчивой, но игра актеров дала мало пищи воображению (ваш мистер Дарвин ее бы одобрил!), хотя сам спектакль превратился в пышное, изобретательное зрелище. Громкая музыка, высокие декорации, сотня исполнителей толкутся на огромной сцене — именно это здешняя публика ценит превыше всего. Помимо дюжины актеров в главных ролях, «итальянский балет» во втором акте состоял (как написано в программке) из «четырех первоклассных танцовщиц, восьмерых корифеев, шести балерин, девяноста девяти статистов, двадцати четырех негритят, двенадцати хористок, восьми хористов и сорока восьми актрис массовки»! Вообразите себе всю эту скачущую толпу и сценические механизмы, производящие поразительные эффекты, когда, например, вся сцена поднимается в воздух или исчезает из виду. Последний акт закончился колоссальным пожаром, который публика, включая нас, по достоинству оценила.

Больше — значит, лучше, так считается здесь. И возможно, это не более порочный предрассудок, чем считать лучшим самое старое. Театр Бута, вмещающий почти две тысячи человек, в том числе несколько сотен стоячих мест, — не самый большой в Нью-Йорке. Его намного превосходит Стейнуэй-Холл, где, как нам торжественно сообщили, состоялся американский дебют Антона Рубинштейна. Желая произвести впечатление на Богдана, я не стала даже вскользь упоминать о том, что этот великий пианист был частым гостем на наших варшавских «вторниках». Несмотря на похвальбы, что у них все самое большое и самое лучшее, в области искусства американцы на удивление непатриотичны. Неверно было бы говорить, что публика жаждет только плебейских развлечений. Но здесь принято считать, что качественные спектакли привозятся только из-за рубежа. Иностранные актеры производят здесь подлинный фурор, а французы и итальянцы могут играть на своем родном языке, которого никто не понимает. Двадцать лет назад Рашель со своей «Адриенной Лекуврер» добилась триумфа в крупнейшем театре города — Метрополитене; а десять лет назад Ристори совершила весьма успешное и прибыльное турне по всей стране. Когда я думаю об этом сейчас, признаюсь, меня охватывает зависть. Но только не подумайте, что я мечтаю возобновить здесь свою карьеру. На каком языке? Никто не желает слышать нашей родной речи, а другой язык, на котором я умею играть, немецкий, годится лишь для эмигрантской публики.

Не стану брюзжать по поводу пьесы под названием «Могучий доллар», которую мы смотрели в театре Уоллек в завершение нашего обзора театральных постановок. В Гилморз-Гарден мы слушали концерт мадам Паппенгейм — Эмили Паппенгейм, сопрано; нам с Богданом она показалась менее интересной, чем публике, восторженно аплодировавшей каждой трели. Во французской галерее искусств Мишеля Кнедлера мы посетили зал с тусклыми полотнами, а в Нью-Йоркском историческом обществе (здесь нет ни одного музея, заслуживающего упоминания) обнаружили мраморный барельеф из дворца Сарданапала — приятная неожиданность: мы видели его причудливую копию из папье-маше на нашем байроновском представлении. Мы повсюду берем с собой Петра, и, глядя на город его глазами, я отучаю себя от излишней привередливости: мальчик очарован буквально всем. Чего нельзя сказать о другом ребенке, что находится на моем попечении, — Анеле, нашей новой служанке, которой все кажется непостижимым. Ей сказали, что она поедет в Америку, но, наверное, Варшава для нее тоже своего рода Америка (она никогда не выбиралась за пределы родной деревни), потом она очутилась в поезде (она никогда раньше не видела поезда), в гостинице незнакомого города, в «гостинице на воде», как она называла наш пароход, и, наконец, вот здесь. На прогулках я слышу одно и то же: «Ах, мадам! Ох, мадам!» Только представьте, по одну сторону от меня идет мой мальчик, по другую — пухленькая девочка с лошадиным лицом, и оба хлопают в ладоши от восторга и изумления. Вы видели ее мельком на вокзале и, наверное, зная, насколько я ценю красоту во всех проявлениях, удивились, что я наняла ее. Я поразила всех в сиротском приюте в Шиманове, выбрав именно эту девочку из шести воспитанниц, предложенных для собеседования. Одна из монашек отвела меня в сторону и предупредила, что я совершаю ошибку, что Анела шьет и готовит намного хуже других. Так почему же я взяла ее? Вы будете смеяться — из-за ее голоса! Когда я спросила, умеет ли она петь, девочка уставилась на меня, разинув рот, а потом, не закрывая его (но крепко зажмурив глаза), один за другим спела два латинских гимна и «Боже, Польшу храни». Я знаю, это смешно, но ее пение растрогало меня до слез. Могу лишь сказать, что у нее мягкий характер, а Данута с Вандой научат ее готовить и шить. По правде говоря, мне и самой не мешало бы взять несколько уроков! Любая женщина может научиться вести хозяйство, но кому бы пришло в голову научить эту девочку петь?

Впрочем, теперь я вижу, что мне придется учить ее всему остальному. Во-первых, не бояться мира. Во-вторых, меня. Перед отъездом из Варшавы я спросила Анелу, есть ли у нее все необходимое для новой жизни, и без особого успеха попыталась ей описать эту жизнь. Но она решила, что я ее так проверяю, и воскликнула:

— О да, мадам. Все!

Но когда мы отправились в путь, я обнаружила, что у нее имеется только одно платье, шарф, рваная сорочка и фланелевый жакетик на подкладке. Хозяин гостиницы в Хобокене посоветовал нам купить одежду здесь, перед тем как мы отправимся в Калифорнию, поскольку в больших магазинах цены на все товары были снижены из-за «паники», о которой я уже упоминала. Так что можете себе представить, как ваша Дездемона бегала вчера по магазинам, вела серьезные разговоры с приказчиками по поводу пальто, юбки, блузки и некоторых весьма полезных предметов нижнего белья. Самый главный магазин здесь — «А. Т. Стюарт», чугунный дворец, он занимает целый городской квартал и считается крупнейшим в мире; но я предпочла другой, не такой большой, универмаг «Мейсиз», где недавно открылся отдел одежды для мальчиков, своим ассортиментом глубоко разочаровавший Петра. Он так надеялся, что я смогу купить ему там плюмаж индейцев-апачей и набедренную повязку! И до конца дня оставался безутешным.

15 августа

Петр простил меня за это разочарование: вчера мы побывали на Выставке столетия.

Поездка сама по себе была представлением, как внутри поезда, так и снаружи. Оказывается, вагоны в американских поездах (даже в так называемом первом классе) не разделены на купе. Примерно два с половиной часа мы сидели, уставившись на потных пассажиров, а они — на нас. Мы тоже потели, но пытались сохранить остатки старосветского достоинства. Большинство пассажиров путешествовали en famille[43] и везли корзины с едой и питьем. Радушно угощая попутчиков, независимо от того, принимали предложение или нет, они получали право вести себя по-дружески (что означает в Америке — задавать вопросы). Из какой вы страны, едете ли на выставку и что хотите посмотреть.