Дмитрий Попов - Оранжевая принцесса. Загадка Юлии Тимошенко Страница 41

В Америке и в Европе сей процесс скоропостижно развивающегося славянского братства вызывал нешуточную тревогу, но поделать западные лидеры ничего не могли. Они оба оказались в цугцванге — и Кучма, и Запад. Кучма пытался вырваться из изоляции, возникшей с началом дела Гонгадзе. Его партнеры на Западе не могли пренебречь некими правилами, согласно которым политик, подозреваемый в убийстве и на известных пленках, признанных подлинными, разве что не отдающий приказ совершить это злодеяние, автоматически становится персоной нон грата. Собственно, цугцванг — это такое положение в шахматной партии, когда игрок вынужден делать ходы, неуклонно ухудшающие его положение. Кучма вынужден был, наплевав на независимость своей страны, сближаться с Россией и дружить с Путиным. Запад вынужден был, изолируя Кучму, толкать его в объятия Москвы.

Быть может, тяжелое душевное состояние и стало причиной этой роковой ошибки, совершенной Кучмой: ареста Юлии Тимошенко, который в мгновение ока превратил ее в лидера национального масштаба. В конце концов, он мог не отдавать ее на растерзание олигархам, выполнив лишь часть их требований и отстранив вице-премьера от должности. Но 13 февраля 2001 года, когда Тимошенко оказалась в камере киевской тюрьмы, мосты были сожжены и приговор подписан. Приговор Леониду Даниловичу Кучме.

Глава четырнадцатая

Полководец без армии

Осенью 2005 года, она сказала о «трех предательствах» Ющенко. Потом, опомнившись, дезавуировала через пресс-секретаря собственные слова. Но верить следует, конечно, тому, что сорвалось с языка в минуту гнева, а не поздним опровержениям.

Если глядеть на мир глазами Юлии Тимошенко, то Ющенко действительно как минимум трижды предал ее. В первый раз — когда не защитил перед Кучмой от увольнения с поста вице-премьера. Во второй раз — когда сразу после ее ареста подписал вместе с президентом и спикером парламента то дикое «письмо трех», где все оппозиционеры скопом (а значит, и она, сидевшая в камере Лукьяновской тюрьмы) были названы «фашистской кликой». Ну и потом, когда уже после Майдана и семи месяцев каторжной работы в правительстве отправил в отставку с поста премьера.

Это постоянный сюжет их отношений, если глядеть на мир глазами Юлии Владимировны. Она — его верная соратница. Он ее предает. Она прощает и протягивает ему руку. Рука повисает в воздухе.

Но взглянуть на происходящее можно и по-другому.

Юлия Владимировна несколько упрощает суть вещей, сводя все к вечному мифу о неверных славянских мужьях и их терпеливых, всепрощающих женах. Доходит до того, что в интервью после отставки в 2005 году она включила в схему своих отношений с Ющенко еще одно действующее лицо — украинский народ, которому отвела роль ребенка, невинной жертвы развода родителей. «Кто в семье консолидирующая сила — мужчина или женщина? — вопрошает она. — Я вам скажу: точно женщина. Послушайте, кто всегда остается с ребенком, ну скажите с трех раз? Всегда остается мать. Отцы — прекрасные люди, мужчины сильные, но они в некоторой мере циничны, они прагматичны…» А едва собеседник заговаривает о ее бескомпромиссности, Тимошенко вновь возвращается к этому семейному треугольнику: «Я хочу, чтобы вы мне в истории человечества показали тот случай, когда кто-то обидел ребенка, а мать при этом будет компромиссной и нежной. Хочу сказать, что защищать свое дитя приходится очень часто и очень жесткими методами».

Образ матери всех украинцев — нечто новое в мифе о Тимошенко. Хотя и вполне понятное. Материнские нотки в ее голосе появились в 2005 году, когда она стала премьером. Вторым человеком в стране, несущим прямую ответственность за судьбу своего народа. К тому же в Киев из Лондона вернулась дочь Тимошенко, и самой захватывающей темой бульварных газет стала ее предстоящая свадьба. Рядом с 25-летней Женей Юлии Владимировне все труднее оставаться «принцессой».

Но пока на пороге 2001 год. Женя учится в престижнейшей London School of Economics and Political Science, а Юлия Владимировна только что вышла на свободу. Она испытывает два пронзительно острых чувства. В спину ей холодно, не мигая глядит тюремный ужас. Сердце кипит местью и ненавистью. Над ней, как дамоклов меч, висят уголовные дела; в первые недели после освобождения угроза нового ареста столь же реальна, как и в феврале.

Но ярость сильнее страха. А тут еще до нее доходят разговоры, будто она опять пошла на сделку с Кучмой, чтобы выйти из камеры, — и Юлия Владимировна сама ищет журналистов и в предельно резкой форме сообщает им все, что думает о подлых сплетнях и о президенте. Наконец, 7 апреля она выступает с программной речью с трибуны Форума национального спасения.

Тезис, по сути, один: Кучму — вон из власти. Красноречия в камере она не утратила: президент, по ее словам, подобен пробке в бутылке. Эту пробку следует вышибить к черту, «чтобы могло свободно разлиться молодое вино свободы». Одновременно Тимошенко объявляет о своём намерении баллотироваться в президенты.

На самом деле она пока еще ничего не решила. Кроме одного: Украина без Кучмы — это не просто удачный слоган для политических речевок. Это будущее, в которое она всматривается, как в прорезь прицела.

В поисках союзников она постоянно думает о Викторе Ющенко. В мыслях этих всего помногу: любви пополам с досадой, тоски вперемешку с надеждой. Она уважает Ющенко. Она презирает Ющенко. Она ему завидует. Она не видит ему альтернативы.

Она ищет оправдания его «предательству», и весной 2001 года оказывается, что это оправдание найти легко.

Не защитил перед Кучмой? Позволил выкинуть из правительства? Но не было и нет другого человека, которого Ющенко защищал бы столь же решительно, как Тимошенко. Другое дело, что границы его решительности легко очертить, в отличие от нее — здесь границ вообще никаких нет… Подписал позорное письмо? Но отказ от подписи означал немедленный уход из власти, а так ему удалось продержаться еще некоторое время. Теряя лицо, он стремился помочь ей.

Пока она сидела в камере, Ющенко принимал в своем премьерском кабинете Николая Замковенко — человека, возглавлявшего тот самый Печерский районный суд города Киева, где решалась ее судьба. Для судьи, метавшегося между законом, страхом перед Кучмой и боязнью засудить молодую женщину до смерти, Виктор Андреевич был идеальным собеседником. Он не давил, не топал ногами, не орал, не ругался матом, не принуждал немедленно освободить своего бывшего вице-премьера. Просто разговаривал, подчеркнуто доброжелательно и спокойно.

Как вспоминал после судья Замковенко, он сам ни разу не обещал Ющенко, что выпустит Тимошенко из-под ареста. Он лишь рассказывал о своей аполитичности и объективности. Сеансы аполитичности в правительственном кабинете привели Печерский суд к спасительному для Тимошенко решению: освобождению из тюрьмы.