Михаил Пыляев - Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы Страница 42

Другой, близ Большого дома, пирамидальный, гласил, что «Екатерина II пожаловала графу П. Б. Шереметеву (мрамор) в 1785 году, во время бытности его губернским предводителем московского дворянства».

Празднества в старину шли с необыкновенным великолепием: в саду была иллюминация, прозрачные картины, пирамиды, пели хоры певчих, играли оркестры музыкантов, оранжерея была превращена в вокзал, где танцевали тысячи пар.

Слух об этих роскошных праздниках дошел до государыни, и в бытность императрицы в Москве во время празднования двадцатипятилетия ее царствования, на третий день торжеств, 30 июня 1787 года, в три часа пополудни императрица отправилась в Кусково со всем двором и блестящею свитою. Екатерина вступила на кусковскую землю через великолепную арку, убранную оранжерейными растениями, между которыми были размещены символические картины с приветственными надписями.

Наверху галереи играла музыка. При приближении поезда к подъемному мосту39 стоявший на Большом пруду двадцатипушечный корабль и другие меньшие суда салютовали, а с берегов также гремели пушечные выстрелы.

К Большому дому вела галерея «живых» картин: здесь стояли попарно жители и слуги Кускова с корзинами цветов, девушки в белых платьях и венках рассыпали букеты по пути. Через Большой сад хозяин провел царицу в сад английский и лабиринт, где при вечернем солнце показывал свои прихотливые сооружения и редкости, а после повел царицу в театр, где давали оперу «Самнитские браки» и в заключение балет. Екатерине очень понравился спектакль; она допустила всех артистов к руке и раздала им подарки.

На одном из праздников в Кускове сопровождал Екатерину император Австрийский Иосиф. Посетив Кусково, император думал, что приехал к венценосному владельцу.

Граф Сегюр в своих «Воспоминаниях» говорит, что стол графа Шереметева в этот день был сервирован золотою посудою на шестьдесят персон; граф Комаровский, видевший этот праздник, замечает в своих записках:

«Что всего более удивило меня, так это плато, которое было поставлено перед императрицей. Оно представляло на возвышении рог изобилия, все из чистого золота, а на том возвышении был вензель императрицы из довольно крупных бриллиантов».

На возвратном пути из театра весь сад уже горел огнями; на пруду плавали лодки и гондолы с песенниками и хорами музыкантов; два обелиска по обеим сторонам пруда представляли два ярких маяка, вдали горели щиты с вензелевыми изображениями царицы и сыпались целые каскады разноцветных огней.

Перед началом фейерверка государыне подали механического голубя, и с ее руки он полетел к щиту с ее изображением и парящей над нею Славой; вместе с этим щитом в один миг вспыхнули другие – и пруд, и сад залились ярким светом.

Во время фейерверка разом было пущено несколько тысяч больших ракет, и иностранцы, бывшие на празднике, удивлялись, как частный человек мог тратить несколько тысяч пудов пороху для минутного своего удовольствия.

На этом празднике бесчисленные толпы народа гуляли целую ночь. В галерее был ужин, во время которого пели певчие.

Государыня возвратилась с праздника по дороге, освещенной вплоть до Москвы плошками, фонарями, смоляными бочками. Когда царица подъезжала к Москве, то в столице били утреннюю зарю.

По преданию, граф повторил такой праздник еще два раза – 1 августа и потом 6 августа. На первом из этих праздников между прочими пьесами на театре был поставлен балет, не игранный еще на Императорском театре: «Инесса ди Кастро», соч. Канциани.

Граф П. Б. Шереметев умер 30 ноября 1788 года; он похоронен вместе со своими предками в соборной усыпальнице Спасо-Андрониева монастыря. Сын героя полтавского и прусского, современник Петра и шести других царствований, он был истинный вельможа золотого века Екатерины, ослеплявший иноземцев «умною пышностью»; пышность его не была разорительная: он расходовал только то, что получал из имений, и был далеко не расточительный и весьма осторожный в расходах, превосходный хозяин, устроивший систематическую экономию и строгие штаты со сметами. П. Бессонов в своем очерке («Графиня Прасковья Ивановна Шереметева») про него говорит:

«Это был образец екатерининского вельможи-богача, ловкий, хотя не слишком услужливый и довольно самостоятельный придворный, с хитростью, блестевшею в его несколько скошенных глазах, важный, но не надменный и со всеми до низших ласковый, не любивший головоломного труда, но очень крепкий природным умом и образованный по-французски; член знати европейской и вместе хлебосольный русский барин; артист в душе для всех искусств, с отличным ко всему вкусом, до изысканной гастрономии и равно до тяжелых дедовских блюд».

В его домах – петербургском, московском и кусковском – до конца его жизни ежедневно накрывались столы для бедных дворян, часто до ста приборов, из десятка и более блюд; сам же Шереметев никогда не ел более трех блюд.

Выезжал он на охоту в сопровождении не менее как пятидесяти дворян, которым он благодетельствовал, и имея при себе не менее 700 человек дворни: конюхов, шатерничих, поваров и пр.; шатры, палатки, огромные запасы следовали за ним большими обозами.

В гости он ездил к соседям также в сопровождении нескольких сотен конных проводников; но, несмотря на такую пышность выездов, он очень любил уединяться, и даже одно время хотел постричься, носить воду, дрова в келью и выметать сор своими руками.

Граф прожил 75 лет, умер в почетном звании обер-камергера и кавалером ордена св. Андрея Первозванного. Он был обладателем ста сорока тысяч душ крестьян.

Граф Петр Борисович во время первых дворянских выборов в Москве, при учреждении губерний в 1782 году, был единогласно выбран сперва в уездные предводители дворянства, и на другой день, когда тогдашний главнокомандующий граф З. Г. Чернышев пригласил всех дворян в Грановитую палату для выбора губернского предводителя, они опять единогласно выбрали графа и в эту почетную должность.

У покойного графа был сын Николай Петрович; последний, подобно отцу, умел угощать высоких посетителей, давать праздники, превышавшие пышностью и блеском даже те, которые давал отец.

Николай Петрович жил в другом своем имении под Москвой, селе Останкине, в красивом доме, выстроенном по плану знаменитого архитектора Кваренги, но несколько измененном по вкусу графа нашим русским не менее знаменитым зодчим Козаковым.

Император Павел посещал Останкино, и граф приготовил ему однажды следующий сюрприз: когда государь проезжал густую рощу, которая заслоняла вид на Останкино, то вдруг, как бы по мановению волшебного жезла, деревья упали, открыв красивую панораму всего Останкина.