Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков Страница 42

Сим образом, снабдив себя довольным и множайшим числом денег, нежели сколько нам было надобно, начал мой зять крутить и юрить[64] нашим отъездом. Тотчас были куплены лошади и повозки недостающие и тотчас все нужное к отъезду изготовлено, а чего не можно было с собою взять, отчасти разбросано, отчасти раздарено кому ни попало.

Наконец, собравшись совсем и распрощавшись со всеми нашими знакомцами, отправились мы в путь свой. Было сие уже около половины октября месяца, и в Петербург доехали мы очень скоро, хотя обоз наш и состоял во многих повозках.

По приезде нашем в сей столичный город наипервейшее дело наше было отыскать всех приятелей и друзей отца моего. Их тут было немного; дяди, моего прежде упоминаемого, конной гвардии ротмистра г. Арсеньева, на тот раз в Петербурге не случилось: он находился в отпуску, следовательно, его вспоможением не могли мы воспользоваться. Другой знакомец и, можно сказать, друг отца моего был тогда в Измайловском полку майором, по имени Гаврила Андреевич Рахманов; мы его тотчас отыскали и имели удовольствие видеть, что он с пролитием слез услышал от нас известие о кончине родителя моего и охотно хотел употребить все, что состояло в его силах, к вспоможению нашему. Однако человек сей был хотя и генерал, но не из сильных и не могущих ничего дальнего сделать; все, что он для пользы нашей сделать смог, состояло почти в одном только, что он отвез меня и представил к третьему и наизнаменитейшему отца моего знакомцу и другу, обер-гофмаршалу Дмитрию Андреевичу Шепелеву, на которого мы и полагали наивеличайшую свою надежду.

Сей любезный и орденами обвешанный старичок принял нас отменно ласково и не мог довольно о родителе моем натужиться. Он любил его как друга и, услышав о кончине его, не однажды утирал глаза свои, орошаемые слезами, а меня несколько раз удостоил своими облыбызаниями. С превеликою охотою брался он употребить все, что только можно было, к услугам нашим; но жаль, что он, будучи придворный человек и притом отправляя такую должность, которая с прочими не имела дальней связи, не в силах также был произвесть что-нибудь важное. Однако нам не можно было на него никак жаловаться; он учинил все, что только мог, к споспешествованию нашего намерения и, может быть, учинил бы и больше, если б мы ему дали волю и сами с своей стороны ему препон в том не полагали.

Еще в самый тот же день, как мы у него в первый раз с господином Рахмановым были, не преминул он обо мне с ним говорить и рассуждать, что б можно было им обоим учинить в мою пользу. Оба сии почтенные старички, и вкупе друзья между собой и приятели отцу моему, долго о сем деле думали, говорили и рассуждали. Обоим им усердно хотелось оказать мне существенную услугу, извлечь меня из полку и продолжить мне удобнейший путь к дальнейшему счастью, нежели какое мог я найтить, служа в полевых полках и в таком низком чине, но малолетство мое делало им в том превеликое помешательство. Обстоятельства тогдашних времен были совсем не таковы, как нынешние (1789 г.): в тогдашние времена и не производили с малолетними детьми таких кукольных комедий и сущих детских игрушек, как ныне: тогда трудно было и самым наизнатнейшим людям что-нибудь особое в пользу их сделать. В нынешние времена таковым людям, как они, не великого б труда стоило, при помощи приятелей своих, доставить мне офицерский чин, но в тогдашние и помыслить о том было не можно. Единое средство для доставления мне офицерского чина находил господин Шепелев в том, чтоб перевесть меня из полевых пехотных полков в украинские ландмилиции,[65] поелику корпус сей достоинством своим был ниже полевых полков, то каким-то образом была возможность выпустить меня туда в офицеры, и господин Шепелев брался сие уже сделать, если мы на то будем согласны и на то решимся; если же нет, то находил он другое выгодное для меня место и говорил, не соглашусь ли я переменить мою военную службу на придворную. В сем случае хотел он определить меня ко двору в пажи, что ему всего легче учинить было можно, потому что он был над ними главным командиром. Что же касается до господина Рахманова, то он со своей стороны предлагал, что буде не будем мы согласны на то, то не хочу ли я перейтить в гвардию, и буде хочу, то в сем случае берет он на себя сделать то, что примут в нее меня капралом. Более сего сделать было не можно, ибо в тогдашнее время унтер-офицерские и сержантские чины в гвардии были великой важности и ими так не швырялись, как ныне.

Как все предложения были совсем для нас неожидаемые и такие, о которых надлежало подумать, то и не знали мы, что сказать и на что решиться. Старикам нетрудно было приметить наше настроение и нерешимость, и они охотно нас в том извинили; но как приходило время господину

Шепелеву уже со двора ехать, то, обратись он к зятю моему, сказал:

— Ну, дорогой мой (такая у него была пословица), подумайте ж о сем хорошенько и побывайте у меня опять и скажите, что для вас лучше?

Сим кончилось тогда первое наше свидание. Оба старика поехали во дворец, а мы возвратились в свою квартиру, бывшую в Ямской слободе у одного каретника.

Пришедши туда, начал меня зять спрашивать, как я думаю: принимать ли сии предложения или нет, и буде принимать, то которое кажется для меня лучше и куда бы я хотел охотнее: в ландмилицию ли, ко двору или в гвардию. Но чего можно было тогда от меня, толь мало еще смыслящего, ожидать? У меня все мысли были заняты тем, как бы скорей домой, к моей матери приехать, а предложения сии все были не по моему вкусу, ибо в случае принятия первого надлежало в превеликую отдаленность и Бог знает куда в Украину ехать и там быть одному без всяких родных и знакомых; а в случае принятия последних, надлежало также одному и без всяких родных в Петербурге оставаться, и буде определиться в гвардию, то нести еще службу капральскую, в которой я нимало еще не был способным. Словом, мне никуда не хотелось, но что в рассуждении меня и неудивительно, ибо я был ребенок, а надлежало хорошенько о том подумать моему зятю, что для меня было полезное, и на том решиться.

Но у него не то на уме было, он помышлял только о том, как бы поскорее из Петербурга вырваться, ибо ему еще более всего хотелось в свою деревню, в которую он был намерен заехать. И так он тому и рад был, что мне никуда не хотелось, вследствие чего, с общего согласия, положили мы от всех сих предложений учтивым образом отказаться, а просить господина Шепелева, чтобы он сделал милость и исходатайствовал нам отпуск в деревню от тогдашнего главного войск финляндских командира Александра Борисовича Бутурлина.

Как положено было, так и сделано. Зять мой, будучи весьма скороспешного нрава, не долго думал, но наутро ж, взяв меня с собою, поехал к г. Шепелеву.