Людмила Штерн - Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском Страница 42

– Что может случиться? – Он пожал плечами и написал:

«Примите, Штерны, этот том, а посвящение потом».

Люда Штерн как в воду глядела. В конце обеда Иосифу полагалось принять лекарство. Он похлопал себя по карманам, таблеток не нашел и спустился на улицу порыскать в машине. Появился он, держась за грудь и задыхаясь: машину увели.

Слава богу, в доме нашлись и валокордин, и даже нитроглицерин.

Стали звонить в полицию. Нас успокоили: «Машина не украдена». Сказали адрес компании, «оттащившей» машину. Оказывается, Бродский по рассеянности заблокировал выезд из нашего двора.

«Готовь сто долларов и поехали выкупать тачку», – сказала я. Не тут-то было. Машину нам не отдали, потому что у Бродского была просрочена регистрация. Впрочем, разрешили взять из машины портфель и прочие шмотки. Новую регистрацию он мог получить только завтра и только у себя в Саут-Хедли, – два с половиной часа от Бостона на машине, которой нет. Допустим, он сгоняет на моей и тут же вернется обратно – еще два с половиной часа. А от нас он должен был ехать в Нью-Йорк присутствовать на каком-то важном мероприятии, – еще четыре часа. Все это было абсолютно невыполнимо.

Мы вернулись домой допивать, доедать и ночевать. Наутро чуть свет помчались в полицию объясняться. Наши просьбы, переходящие в мольбы, отдать машину, чтобы Иосиф доехал до Саут-Хедли, зарегистрировал ее и оттуда рванул прямо в Нью-Йорк, успеха не возымели. То есть поэт оказался на приколе.

Каждый день простоя машины на территории угоночной компании стоит сто долларов. Надо было ее немедленно забрать.

– По закону вы не имеете права держать незарегистрированную машину в общественном месте, то есть на улице, – сказал полицейский офицер.

– Прикажете под мышкой занести ее в гостиную? – рявкнул Бродский.

Он очень нервничал. Но сарказм и повышенный тон в полиции до добра обычно не доводят. Я наступила ему на ногу и надела на лицо одну из самых своих обезоруживающих улыбок. Речь моя, хоть и с тяжелым русским акцентом, лилась как мед.

– Мистер Бродский – нобелевский лауреат и американский поэт-лауреат. Он день и ночь пишет стихи... Поэтому несколько рассеян. Но это для него хороший урок, и теперь он будет внимательно следить за сроками регистрации... Сделайте, пожалуйста, для него исключение, sir, очень, очень вас просим, sir.

Полицейский офицер нахмурился, лицо его приняло торжественное выражение. Я сообразила, что совершила грубейшую, почти роковую тактическую ошибку. Сейчас он скажет примерно следующее: «В нашей стране перед законом все равны. И самый великий, и самый ничтожный».

Подтекст: если «ничтожного» еще простить можно, то «великого» – никогда! Я мигом съехала из «великих» в «ничтожные».

– У нас большая проблема, оfficer, – сказала я, наполняя глаза слезами до краев, – на вашей стоянке машину держать очень дорого. Нам просто это не по карману. Пожалуйста, очень прошу, разрешите взять машину. Мы на улице ее не оставим. Я поставлю ее в наш гараж (которого, следует заметить, у нас нет). Мистер Бродский поедет в Саут-Хедли на моей машине, обновит свою регистрацию и вернется в Бостон за своей.

– И я могу верить вашему слову, что мистер Бродский не уедет на своей незарегистрированной машине? – полицейский офицер пробуравил меня острым взглядом. Почему-то он не обращался к Бродскому. Может, стеснялся Нобелевского лауреата?

– Разве я похожа на человека, который нарушает законы? – спросила я с легким упреком. – Я исправно плачу налоги и дорожу своей репутацией, sir.

Полицейский позвонил на стоянку и распорядился машину отдать. Кланяясь и благодаря, я вышла из полиции. Лауреат понуро следовал за мной.

– Ну, Яблочкина-Гоголева, ты даешь, – восхищенно сказал Бродский, когда за нами закрылась дверь.

Мы помчались на угоночную стоянку, заплатили сотню, забрали машину, и Бродский собрался в путь.

– Только, ради бога, не несись как оглашенный, – напутствовал его Витя. – Если тебя за превышение скорости остановит дорожный патруль, да еще без регистрации, напрочь отберут права, understand?

– Еще как!

Иосиф нас расцеловал и отчалил на своей машине в Саут-Хедли.

Такова история автографа «Примите, Штерны этот том, а посвящение потом» на книге «Бог сохраняет все».

А вот как появился автограф на тоненьком сборнике «Вид с холма» (стихотворения 1992 года), изданном в Швеции, в количестве 25 экземпляров, ко дню рождения Бродского...

В 1993 году мы со Штерном три месяца прожили в Испании – Витя читал в университете в Сарагосе летний курс. Изъездили всю страну вдоль и поперек. Путешествовали по Пиренеям – в Андорру и обратно, во Францию и обратно. Поехали и в высокогорный национальный парк Ордеса.

Туда ведет узкая горная дорога с двухсторонним движением без разделительной полосы. Слева – отвесная скала, справа – лучше не смотреть – пропасть. Обочины нет, есть маленькие белые столбики.

Всю жизнь любовь к горным видам мирно уживалась у меня с боязнью высоты. Но в Пиренеях, проползая по хлипкому мостику через речку с многообещающим названием Инферно, то есть Ад, я почувствовала, что любви все меньше, а страха все больше. «Могли бы назвать речушку как-нибудь иначе», – проворчал Витя.

В этот момент из-за поворота нам навстречу медленно выполз военный грузовик с прицепом. Груз был закрыт брезентом, но, судя по высоте и огромности, это могли быть пушки, танки или даже ракетные установки.

Поворот был такой крутой, что, хотя грузовик ехал по своей стороне, его прицеп тащился по нашей полосе. Витя остановился, давая прицепу выровняться. И в этот момент, между грузовиком и нашей хрупкой «фиестой» вклинилась, обгоняя грузовик, другая военная машина – «амфибия». Вероятно, ее водитель демонстрировал мастерство обгона на горной дороге.

«Амфибия» ощутимо шарахнула по нашему боку. Раздался лязг и скрежет, наша «мыльница» закачалась и накренилась, вплотную прижавшись к белым столбикам. Очумевший водитель «амфибии» промчался еще метров пятьдесят, прежде чем нажать на тормоз. Остановился и грузовик. За ним остановилась колонна из девяти военных машин, оттуда высыпались солдаты. Они бежали к нам, крестясь по дороге, а мы сидели как вкопанные, не смея шелохнуться.

Офицер дернул водительскую дверь и стал вытаскивать Витю из машины. Пассажирская дверь была наглухо вдавлена внутрь. По правому моему локтю и руке до плеча расползался бурый синяк. Меня, как тряпичную куклу, тоже извлекли через водительскую дверь и посадили на дорогу.

Солдаты, цокая языками и взывая к Святой Марии, стали оттягивать машину от края. Вид у «фиесты» был плачевный: разбитые фары, искореженный бампер, ободранный бок и намертво вмятая дверь.