Александр Панцов - Дэн Сяопин Страница 42

При дележе земли Дэн следовал уравнительному принципу, который за год до того Мао выразил в яркой формуле: «Взять у тех, у кого много, и дать тем, у кого мало; взять у тех, у кого земля жирная, и дать тем, у кого земля скудная»113. Для коммунистов южной Цзянси это была единственно реальная аграрная политика. Только так они могли привлечь на свою сторону многочисленных пауперов, а также неимущие кланы мигрантов хакка, переселившихся сюда, как в Гуанси и другие районы китайского юга, из северных областей много веков назад, да так и не ассимилировавшихся (ни в культурном, ни в бытовом отношении) с местными кланами бэньди (коренных жителей), контролировавшими окрестную экономику. Этих хакка в южной Цзянси насчитывалось даже больше, чем в Гуанси. Горный район к северо-востоку от Гуандуна, на границе Цзянси и Фуцзяни, где находился Жуйцзинь, вообще именовался «страной хакка». Здесь кланов бэньди, живших до прихода мигрантов, всегда было немного, а с приходом коммунистов совсем не осталось: непрерывно конфликтовавшие с ними хакка их всех извели под корень.

Уничтожение коренных жителей, однако, ничуть не решило проблему нехватки земли, так как наделов, конфискованных у бэньди, на всех не хватило. Оставалось одно: перераспределять всю землю, чтобы хоть как-то удовлетворить неимущие слои населения, то есть потенциальных союзников компартии. Конечно, можно было отобрать землю только у хаккских «помещиков»-дичжу и «кулаков»-фунун (внутри кланов хакка они, разумеется, тоже имелись), но такая реформа не получила бы поддержки бедняков: ведь безземельных хакка клановые предрассудки сковывали ничуть не меньше, чем всех остальных китайцев или дунланьских чжуанов, а потому они тоже не желали воровским путем отбирать землю у родственников только на том основании, что те были богатыми! Иными словами, согласны были делить всё или ничего.

В середине октября 1931 года, однако, в Центральный советский район пришло письмо руководителей Центрального комитета, отправленное из Шанхая еще 30 августа, в котором такая аграрная политика была подвергнута жесточайшей критике, а ее главный виновник Мао Цзэдун — обвинен в «правом, кулацком уклоне»! Имелось в виду, что Мао по существу уравнивал бедняков, «кулаков» и «помещиков» в правах на землю в то время, как, с точки зрения Чэнь Шаоюя и его товарищей, «кулакам» надо было выделять только худшие участки, лучшие распределять между бедняками, а «помещикам» вообще не давать ничего114.

Получив письмо, члены Бюро ЦК советских районов Жэнь Биши, Ван Цзясян и Гу Цзолинь срочно, в самом начале ноября, созвали в Жуйцзине партконференцию, где обрушились на Мао с убийственными обвинениями. Тот пытался оправдываться, ссылаясь на местные условия, но тщетно. При поддержке большинства уездных секретарей его сняли с поста исполняющего обязанности секретаря Бюро, а «уравниловщину» заклеймили как «правый оппортунизм»115.

Правда, через несколько дней, 27 ноября, на заседании вновь избранного Центрального исполкома Китайской Советской Республики[28] Мао под давлением Коминтерна, периодически встававшего на его защиту с конца 1920-х годов, назначили Председателем ЦИК и Совнаркома. Но это не укрепило его положения, так как в Китайской Советской Республике всем руководили секретари ЦК и Бюро ЦК, а отнюдь не глава Китайской Советской Республики и ее правительства. В результате кампания по разоблачению сторонников «кулацкой» уравниловки продолжила набирать обороты.

Одним из ее объектов стал вскоре и Дэн. В марте 1932 года комиссия Центрального исполкома, посланная членом Бюро ЦК советских районов Сян Ином, обследовала его уезд, после чего вынесла резкую резолюцию: «В Жуйцзине по-прежнему не следуют принципу „помещикам землю не давать совсем, а кулакам давать только плохую“… Есть даже места, где кулакам до сих пор выделяют хорошие участки»116.

Эта критика была довольно опасна, тем более что уездный центр Жуйцзинь по решению I съезда Советов стал с ноября 1931 года столичным городом — его даже переименовали в Жуйцзин (Благодатная столица), а потому центральные власти теперь следили за всем, что в нем происходило, с особым вниманием. Над Дэном вновь повис дамоклов меч, но его опять спас старый знакомый: на этот раз Ли Фучунь, тот самый, с которым он выпускал в Париже журналы «Молодежь» и «Красный свет». В то время, о котором идет речь, Ли был уже очень большим чиновником: секретарем парткома всей Цзянси. Он-то и перевел друга, оказавшегося на плохом счету у высокого начальства, в отдаленный, только за пять месяцев до того завоеванный Красной армией уезд Хойчан, примерно в 100 ли к юго-западу от Жуйцзиня. Возможно, с согласия все того же «ангела-хранителя» Дэна Чжоу Эньлая, прибывшего в Центральный советский район в самом конце декабря 1931 года и возглавившего Бюро ЦК советских районов.

В мае 1932 года Дэн перебрался в Хойчан, где оставался до середины марта 1933-го. Маленький старинный городок, центр одноименного уезда, был, как и Жуйцзинь, окружен крутыми горами. Расположенный в широкой долине при слиянии двух рек — Сяншуй и Мяньшуй, он выглядел весьма живописно. Но замечал ли его красоты Дэн, неизвестно. Может и нет: сразу же по приезде он с головой ушел в работу, которой вскоре прибавилось. В июне 1932 года по решению Цзянсийского парткома он стал секретарем объединенного партийного комитета сразу трех уездов: помимо Хойчана — еще и граничащих с ним Сюньу и Аньюаня. А в июле его по совместительству назначили еще и политкомиссаром вновь образованного в рамках Цзянсийского военного округа 3-го подрайона, в состав которого вошли уже четыре уезда, в том числе фуцзянский уезд Упин. Дел оказалось невпроворот: надо было заниматься и проведением аграрной реформы, да так, чтобы не обижать бедняков и не раздражать руководство, и созданием партийных организаций, советов и войск народной самообороны. В народную самооборону за несколько месяцев ему удалось вовлечь 13 тысяч 528 человек: результат, прямо скажем, впечатляющий.

Но ему вновь не повезло. В начале 1933 года он был втянут в новую внутрипартийную борьбу, разгоревшуюся на этот раз между руководством ЦК и Мао Цзэдуном по тактическим вопросам ведения войны против гоминьдановских карательных походов. Суть конфликта заключалась в следующем. Мао и находившийся под его влиянием командующий армией 1-го фронта, дислоцированной в Центральном советском районе, Чжу Дэ еще со времени военных действий в горах Цзинган в 1928–1929 годах придерживались тактики народной партизанской войны, основные принципы которой Мао выразил следующим образом: «Рассредоточивать войска, чтобы поднимать массы, и сосредоточивать войска, чтобы расправляться с противником»; следовать правилу: «враг наступает — мы отступаем; враг остановился — мы тревожим; враг утомился — мы бьем; враг отступает — мы преследуем»; «при создании стабильных отторгнутых районов применять тактику волнообразного продвижения; в случае преследования сильным противником кружить, не уходя далеко от базы»; «при наименьшей затрате времени, применяя наилучшие методы, поднимать наиболее широкие массы»117. Маоцзэдуновский тактический курс, однако, вызвал возражения у чиновников Коминтерна, считавших такую тактику «опасной», «пассивной» и «уклончивой»118. С их точки зрения, правильными могли быть только те тактические установки, которых придерживалось командование Советской Красной армии, твердо верившее в магическую силу наступательной войны. Полностью признавая авторитет Москвы, Чэнь Шаоюй и его товарищи (наиболее активно Бо Гу, вставший во главе Компартии Китая в конце 1931 года, когда Чэнь уехал в Советский Союз представлять китайскую компартию в Исполкоме Коминтерна) считали своим долгом дискредитировать Мао. Невзирая даже на то, что именно военная тактика Мао позволила партизанам Цзянси отразить три вражеских наступления. А может быть, как раз поэтому? Ведь успехи Мао подрывали их собственный авторитет.