Татьяна Умнова - Людовик XIV. Личная жизнь «короля-солнце» Страница 42

Мазарини умер 9 марта 1661 года.

А 31 марта состоялась свадьба. За несколько дней до смерти кардинал просил убитую горем королеву ни в коем случае не откладывать церемонию. Впрочем, вряд ли это было возможно. О предстоящем браке герцога Орлеанского и Генриетты Английской знала уже вся Европа. А Мазарини… Ну кто такой Мазарини? Он умер, и о нем тотчас же все забыли. Все внезапно вспомнили — что у Франции есть король.

После бракосочетания его величество подарил брату Пале-Рояль, дворец, где прошло их детство и который должен был теперь стать городской резиденцией герцога и герцогини Орлеанских.

Преображение в принцессу как-то вдруг изменило Генриетту. Будто фея-крестная коснулась ее волшебной палочкой, в миг превратив из дурнушки в красавицу.

«Генриетта, сформировавшись, стала замечательной красавицей. Красота ее расцвела еще пышнее, когда Стюарты опять вступили на престол.

Несчастье отняло у нее блеск гордости, но благоденствие вернуло его снова. Она вся сияла в своей радости и преуспеянии, подобно тем оранжерейным цветам, что, случайно оставленные на одну ночь первым осенним заморозкам, повесили головки, но назавтра, согретые воздухом, в котором родились, раскрываются с еще невиданной пышностью.

Леди Генриетта, соединившая в себе очарование французских и английских красавиц, никогда еще не любила и была очень жестока, когда принималась кокетничать. Улыбка — это наивное свидетельство благосклонности у девушек — не освещала ее лица, и когда она поднимала глаза, то смотрела так пристально на того или другого кавалера, что они, при всей своей дерзости и привычке угождать дамам, невольно смущались».

Александр Дюма «Виконт де Бранжелон, или Десять лет спустя»

С тех пор как она вернулась из Англии в сопровождении роскошной свиты, при французском дворе смотрели на нее по-новому, и находили, что она умна, обаятельна и грациозна.

Даже Филипп некоторое время был увлечен женой. Правда, недолго. По его собственным словам, он «любил Мадам ровно две недели после свадьбы». После чего его высочество вернулся к дорогому другу де Лоррену и обычному времяпрепровождению.

Генриетту в то время совсем это не печалило, она жила словно в сказочном сне. Праздники сменялись балами, прогулки пикниками, и везде она блистала, обласканная комплиментами и восхищенными взглядами придворных.

И даже его величество король, который как раз в то время окончательно расстался с Марией Манчини, вдруг начал оказывать Генриетте недвусмысленные знаки внимания, назначив ее на шуточную должность «министра увеселений».

«Она участвовала, — пишет мадам де Лафайет, — во всех развлечениях, которые, казалось, устраивались лишь для того, чтобы доставить ей удовольствие. Что же касается короля, то он их воспринимал опосредованно через нее и был доволен только в том случае, если праздники нравились ей. Летом Мадам любила купаться каждый день. Из-за жары к водоему она ехала в карете, а обратно возвращалась верхом на лошади в сопровождении нарядно одетых дам в украшенных перьями шляпах, молодых придворных и короля. После ужина все усаживались в коляски и совершали ночные прогулки вдоль канала».

Король так увлекся своей невесткой, что их роман стал очевиден для всех.

Даже для королевы, оставшейся из-за беременности скучать в Париже.

Мария-Терезия пожаловалась королеве-матери, что его величество ведет себя неподобающим образом. Анна Австрийская пыталась увещевать сына, но тот не внял ее словам. Тогда Анна пошла на маленькую хитрость, — она намекнула Филиппу, что его жена «не находится в достаточной безопасности от любовного приключения».

Филипп был изумлен и разгневан. Несмотря на то что он не любил свою жену и сам совершенно не заботился о том, чтобы хранить супружескую верность, он был жутко ревнив и устроил Генриетте грандиозный скандал. А потом, сочтя, что этого недостаточно, явился к королю и упрекнул его в том, что он покушается на его честь.

Людовику совсем не хотелось ссориться с братом, тем более, что он действительно чувствовал себя виноватым, но и оборвать отношения с его супругой было выше его сил.

Генриетта придумала коварный план.

— Сделайте вид, — посоветовала она королю, — что любите другую женщину, и досаждающие нам слухи сразу же прекратятся.

Это был опасный путь. Самый опасный из всех возможных… Но Генриетта была слишком молода и неопытна, слишком влюблена и слишком самоуверенна, чтобы догадаться об этом.

«Условившись между собой, — пишет мадам де Лафайет, — что король сделает вид, что влюбился в какую-нибудь придворную даму, они стали подыскивать подходящую кандидатуру для претворения в жизнь замысла».

Их выбор нал на двух фрейлин королевы: мадемуазель де Пон и мадемуазель Шемеро. Но первая, не желая играть столь жалкую роль, тотчас же уехала в провинцию. Вторая же была слишком напориста и вздумала по-настоящему завоевать сердце короля.

И тут Генриетта сама нашла подходящую кандидатуру: милую, простенькую провинциалку из своей свиты Луизу де Лавальер. Наивную, скромную и совершенно не амбициозную девушку. Да к тому же еще и хромоножку.

«— Что вы скажете о мадемуазель де Тонне-Шарант, Генриетта? — спросил король.

— Скажу, что волосы у нее слишком светлые, — отвечала принцесса, сразу указывая на единственный недостаток, который можно было поставить в упрек почти совершенной красоте будущей г-жи де Монтеспан.

— Да, слишком белокура, это верно, но все же, по-моему, красавица.

— О да, и кавалеры так и кружатся около нее. Если бы мы охотились вместо бабочек за ухаживателями, смотрите-ка, сколько бы мы наловили их возле нее.

— А как вы думаете, Генриетта, что сказали бы, если бы король вмешался в толпу этих ухаживателей и бросил свой взор на красавицу? Принц продолжал бы ревновать?

— О государь, мадемуазель де Тонне-Шарант средство очень сильное, — вздохнула принцесса. — Ревнивец, конечно, вылечился бы, но, пожалуй, явилась бы ревнивица!

— Генриетта, Генриетта! — воскликнул Людовик. — Вы наполняете мое сердце радостью. Да, да, вы правы, мадемуазель де Тонне-Шарант слишком прекрасна, чтоб служить ширмой.

— Ширмой короля, — с улыбкой отвечала Генриетта. — Эта ширма должна быть красива.

— Так вы мне советуете ее? — спросил Людовик.

— Что мне сказать вам, государь? Дать такой совет — значит дать оружие против себя. Было бы безумством или самомнением рекомендовать вам для отвода глаз женщину, гораздо более красивую, чем та, которую вы будто бы любите.