Константин Симонов - Так называемая личная жизнь Страница 42

- Вот что, - Лопатин прервал Гелю посредине фразы. - Вы не знаете, где мои валенки? Мне нужны валенки.

- В чемодане. Сюня попросила меня сложить зимние вещи, я сложила и пересыпала их нафталином, там и ваши валенки.

- Пожалуйста, достаньте их, если вам нетрудно.

- Сейчас достану.

- А я пока пройду к себе в комнату. Там есть свет?

- Вывинтите лампочку отсюда и ввинтите туда: есть только две лампочки одна тут, а другая на кухне.

- Ну, вывинчу, а вы? - спросил Лопатин.

- А я зажгу лампочку на кухне, чемодан стоит там.

Она ушла на кухню, а Лопатин, вывинтив лампочку и на ощупь пройдя к себе в кабинет, ввинтил ее в стоявшую на столе черную пластмассовую настольную лампу, которые только что появились в магазинах в тридцать восьмом году, когда они вдруг получили эту квартиру. Его жена подарила ему эту лампу на новоселье. Теперь при свете он увидел, что в кабинете, оказывается, была застелена его тахта.

Он сел за стол и выдвинул в нем два левых нижних ящика. В них лежало то, о чем он думал и в редакции, и по дороге сюда, с чем теперь, когда немцы так близко от Москвы, наверно, надо что-то сделать сегодня же. Если вообще надо.

В этих двух ящиках было сложено все, что было начато и кончено или записано впрок, на будущее, - начало романа, который на пятой главе прервала война, сделанные на Халхин-Голе заметки, про которые раньше считалось, что они непременно пригодятся для этого романа, и разное другое, про что он привык считать, что оно еще понадобится.

Несколько минут просидев за столом, в сомнении глядя на эти два ящика, набитые исписанной им в разное время бумагой, он со злостью задвинул их обратно. "Нашел о чем думать - понадобятся не понадобятся, допишу не допишу!" Все это было нелепо и неважно рядом с той мыслью, которая заставила его выдвигать эти ящики и разглядывать их содержимое: "А вдруг, пока ты будешь там, в Мурманске, немцы окажутся здесь, в Москве?" Мысль эта была настолько простая и настолько страшная, что, раз она против воли все равно сидела в затылке, было нелепо заботиться об этих ящиках. Какое все это могло иметь значение, если допустить, что простая и страшная, сидящая в затылке мысль может превратиться в действительность?

Выдвинув еще один ящик, он достал из него то, что ему в самом деле было нужно, - взял из довоенного запаса черных клеенчатых общих тетрадей две, которых должно было хватить на поездку в Мурманск, потом, поколебавшись, прихватил еще шесть - пусть лучше полежат в редакции. А когда встал, в дверях за его спиной уже стояла Геля с валенками под мышкой.

- Сюня написала мне, - она кивнула на тахту, - чтоб я о вас заботилась, если вы, приехав, захотите здесь жить.

- Спасибо, у нас казарменное положение. - Он взял у все из рук валенки и, скрутив тетради, сунул их внутрь - по четыре в каждый.

- Если не секрет, вы куда-то опять едете? Он сначала не хотел говорить ей про свой отъезд в Мурманск, но все-таки сказал.

- Я напишу об этом Сюне, - сказала Геля. - А может быть, вы сами напишете?

- Может, и сам напишу, - сказал он, не уверенный в том, что это сделает. Увидеть свою жену сейчас здесь, в этой, его, или в той, ее, комнате, он бы хотел и знал, что хочет этого. А захочет ли ей писать туда, в Казань, был не уверен. - Может, и напишу, - повторил он и, взяв валенки под мышку и надев фуражку, простился с Гелей и вышел, слыша, как там, сзади, за дверью, она щелкает ключом и громко задвигает какую-то щеколду, которой, раньше у них не было.

Поставив на пол валенки, чтоб застегнуть шинель, он услышал шаги спускавшегося сверху по лестнице человека и увил пламя зажженной спички.

- Простите, вы из этой квартиры вышли? - спросил мужской голос.

- Из этой. А что? - Лопатин при свете спички вглядывался в говорившего. Фуражка, шинель, но что на петлицах, успел разобрать - спичка догорела.

- Извините, сейчас зажгу. - Говоривший зажег еще он спичку, и Лопатин увидел теперь он лицо - очень молодое очень внимательное, даже напряженное, - и кубики младших лейтенанта на петлицах шинели. - Извините, товарищ майор, это ваша табличка на двери, это вы Лопатин?

- Да, моя табличка, я Лопатин.

Младший лейтенант зашуршал спичками, кажется, хотел достать и зажечь еще одну, но Лопатин остановил его:

- Не чиркайте. Если вас что-то интересует, спустимся улицу.

- Товарищ майор, лучше здесь, - попросил лейтенант, когда они спустились на следующую площадку, - меня внизу ждут, я там не хочу.

- А что вы хотите? - останавливаясь, спросил Лопатин.

- Да ничего я не хочу, - неожиданно сказал лейтенант. Просто едем через Москву на фронт и удалось с вокзала - сюда. Я раньше, до тридцать седьмого года, жил в этой квартире, где вы. Посмотрел дощечку, кто здесь теперь? Оказывается, вы.

- К несчастью, я. Живу в ней по ордеру с мая тридцать восьмого года, сказал Лопатин и, вспомнив, как все это бы тогда, добавил: - На всякий случай, хочу, чтоб знали: две распечатали при мне, и было там, внутри, хоть шаром покати.

- Я так и думал, - сказал лейтенант. - А меня в то лето в тридцать седьмом, послали на школьные каникулы гостить к маминой сестре, во Фрунзе. Я не хотел, но отец велел ехать. Так и остался там, с седьмого класса. В этом году, когда подал заявление - на фронт, - сначала не взяли. А потом зачислили курсы младших лейтенантов: республиканский военный комиссар служил в гражданскую у отца командиром роты.

- А чего вы сейчас выше этажом ходили? - спросил Лопатин. - Вы ведь сверху спустились.

- Хотел узнать, - там над нами еще жили... Стучал, стучал - не достучался. Что они, тоже?..

- Нет, - сказал Лопатин. - Семья в эвакуации, он - на фронте. В данном случае - лучше, чем вы думали. Кто вас ждет

- Тоже москвич, младший лейтенант. Нас вместе до двадцати трех часов уволили.

- И ночной пропуск дали?

- Дали. Командир полка у коменданта вокзала добился.

"Да, видимо, хороший у тебя командир полка", - молча пожимая на прощанье руку лейтенанта, подумал Лопатин.

Перед подъездом топталась долговязая фигура в шинели.

Младшие лейтенанты уже ушли, спеша на метро, а Лопатин все еще не мог сдвинуться с места, и в ушах у него мучительно стояло: "Это ваша табличка на двери? Это вы Лопатин?.."

21

Телеграмма от редактора - возвращаться из Мурманска в Москву - и правда пришла ровно через месяц, на другой день после сообщения Информбюро, где кроме Волоколамского и Тульского направлении впервые появилось еще и Клинское. Это значило, что немцы обходят Москву уже и с севера.

На смену Лопатину так никто и не прибыл. Как видно, после тех пяти очерков, которые он передал по военному проводу из Мурманска, он стал нужнее в Москве, чем тут. Был соблазн сразу же, глядя на ночь, выехать в Беломорск, в штаб Карельского фронта, и оттуда добираться до Москвы как получится самолетом или поездом, по выстроенной перед самой войной ветке через Обозерскую на Вологду. Но оставалось мешавшее этому, но доведенное до конца дело. Лопатин попросился у морских разведчиков сходить с ними в одну из их операций. Попросился сразу, как приехал, считая, что раз уж его загнали сюда во время боев под Москвой - то как раз для этого. Но морское начальство три недели не давало добро, потом что-то заело с погодой, операцию переносили со дня на день и лишь сегодня утром твердо сказали, что вечером пойдут.