Счастливый предатель. Необыкновенная история Джорджа Блейка: ложь, шпионаж и побег в Россию - Саймон Купер Страница 42

Филби попросил ее на своем примитивном русском языке: «Пожалуйста, снимите очки, я бы хотел увидеть ваши глаза»[784]. На Руфину он с первого взгляда не произвел впечатления. Ида предупредила ее о тяге Филби к выпивке, да и вообще «человека средних лет с опухшим лицом вряд ли можно было назвать мужчиной моей мечты»[785]. Но следующую встречу Блейки устроили у себя на даче. Филби приготовил на ужин coq au vin, обильно прикладывался к бутылке и поздно ночью забрел в комнату Руфины настолько пьяный, что смог произнести лишь: «Я англичанин». Руфина открестилась от него: «Завтра, завтра». В ту ночь он еще дважды или трижды возвращался к ней с тем же зачином, а на следующий день начисто забыл об этом инциденте[786].

Филби продолжил осаждать Руфину и при этом так ужасно говорил по-русски, что она не могла удержаться от смеха, но, поскольку ей было уже тридцать восемь и ей хотелось замуж, она наконец согласилась стать его четвертой женой. Они прожили в браке восемнадцать лет, до конца жизни Филби, и, по рассказам Руфины, прожили счастливо, хоть ей и пришлось отказаться от работы, чтобы приглядывать за мужем, которого нельзя было оставлять одного[787]. Блейк пришел к выводу, что Филби «не был ловеласом, как его изображали. Вы поймите, на всех своих женщинах он женился»[788].

Руфина пишет, что после свадьбы с Филби Блейки были единственными, с кем они общались[789]. «На даче Блейка устраивались вечеринки, и Филби по-свойски расположился к сыну Блейка и Иды Мише», — рассказывает биограф Филби Филип Найтли[790]. По вечерам Филби с матерью Блейка любили выпить по бокалу мартини[791]. По словам Руфины, Филби «привязался» к Блейку[792].

Как бы то ни было, они были очень разными. Блейк рассказал мне, что считал Филби истинным англичанином. Он читал The Times, пусть и приходила она с опозданием [то есть спустя значительное время после публикации в Великобритании], раскладывал все номера по датам, чтобы в один день можно было решить один кроссворд, в другой — следующий…

Я: И следил за крикетом, и…

Блейк: Да, да! Конечно, его чрезвычайно интересовало все английское. И ему трудно было тут освоиться. Дело было в том, что по профессии он журналист, причем журналист очень хороший, а приехав сюда, он получил место в российском информационном агентстве АПН. Как-то раз он написал статью о какой-то проблеме на Ближнем Востоке, а благодаря своему отцу он был замечательным специалистом по Ближнему Востоку. В общем, он отдал статью человеку, который должен был ее напечатать, а тот внес в текст массу поправок, и [Филби] был просто в ярости, потому что не мог себе представить, чтобы кто-то посмел отредактировать или внести правки в его текст. Потом он хлопнул дверью и отказался с ними работать…

Я: Он не понимал, что у русских действует цензура.

Блейк: Да!.. Так что на этом его работа закончилась [смеется].[793]

Тем не менее Блейк с Филби время от времени выполняли какие-то рутинные поручения советской разведки. Офицер КГБ Михаил Любимов вспоминает, как водил их в известный в советское время ресторан «Арагви» в 1974 году. «Моя задача состояла в том, чтобы восстановить работу нашей британской резидентуры, и мне нужна была консультация, — рассказывал Любимов в 2016 году. — Помню отличный жареный сулугуни, от одной только мысли о нем до сих пор слюнки текут»[794].

Но главным образом в свои советские годы Филби только ворчал и дряхлел. В Британии он был инсайдером, а Блейк — аутсайдером. В Москве же — и, возможно, Блейку это льстило — они поменялись ролями. Между перебежчиками наверняка было какое-то профессиональное соперничество. Филби отмечал, что побег Блейка мог планироваться СИС; «Это он просто со зла», — парировал Блейк. Филби считал Блейка «молодым выскочкой» и, как пишет Том Бауэр, «пререкался насчет их статуса, когда Блейку раньше него вручили орден Ленина»[795]. В сделанной от руки приписке под официальной биографией Блейка в досье Штази говорится: «Согласно западным источникам, он предал Филби»[796]. Скорее всего, Блейк этого не делал, но, по-видимому, Филби неоднократно подозревал, что тот передал допрашивавшим его сотрудникам МИ-6 какую-то дополнительную информацию. Шпион из Восточной Германии Вольф, чья должность позволяла судить об обоих, считал Блейка «хорошим разведчиком, бесстрашным и предприимчивым, пусть и не столь интеллектуальным и рациональным, как Филби»[797].

Отношения между ними разладились в 1975 году. К Филби из Британии тогда приехал его сын Джон. Как-то раз он присоединился ко всей компании на даче у Блейка и сделал там несколько снимков. По словам Руфины, Филби при ней спрашивал Блейка: «Вы не против, если Джон придумает что-то с нашими фотографиями?» — А тот ответил: «Разумеется, я не против». Но несколько дней спустя Ида позвонила Филби и попросила их не публиковать снимки, уточнив, что Блейки изначально были против. Филби это не понравилось. Руфина пишет: «Киму это казалось делом принципа, ведь он всегда следовал правилу „дал слово — держи“» (в МИ-6 Филби запомнился отнюдь не этим принципом). Оба Филби проигнорировали просьбу Блейков, после чего «Джордж немедленно сообщил об этом деле куда следует», пишет Руфина. Но в итоге фотографии попали на страницы The Observer. Джону за них прилично заплатили[798].

Блейк, который изо всех сил пытался оградить Джиллиан и сыновей от общественного внимания, был в ярости.

Он мог бы извиниться или хотя бы объяснить, что тут он бессилен, но это было не в его духе. Никогда не извиняться, никогда не объяснять — он был англичанином-индивидуалистом, и извинения не вписывались в его образ жизни. Поэтому я больше с ним не виделся. Я пришел лишь на его похороны [в 1988 году] выразить соболезнования[799].

* * *

Лучшим другом Блейка в Москве был другой член «кембриджской пятерки». Дональда Маклина, сына министра от партии либералов, Советы завербовали еще студентом, в 1930-е годы, когда он открыто выражал свои марксистские убеждения. По настоянию КГБ он поступил на службу в британский Форин-офис и невероятно помогал Советскому Союзу в течение всей Второй мировой и в начале холодной войны. В 1951 году, как раз накануне своего разоблачения, он исчез за железным занавесом вместе с Берджессом[800]. Прибыв в СССР, он