Михаил Шевченко - Избранное Страница 42

Домик путевого обходчика перестроил в многокомнатную квартиру. В квартиру поставил много солдат.

— Теперь это вообщежитие, — пояснил он мне.

Говорят и пишут об эпидемии гриппа.

— Пап, хочешь избавиться от противной этой болезни?

— Конечно.

— Ешь тогда лук.

— Зачем?

— Лук лезет гриппу в глаза, он тогда и уйдет.

Утром, в день ухода в детский сад, вдруг начинает притворно покашливать.

— Папа, как же ты можешь больного человека вести в детсад?

Прошлись по Большой набережной, вдоль шлюзов. Свернули к кинотеатру «Метеор», не дошли до него и свернули еще направо по уличке. Потом свернули еще.

Я нарочно запутывал нашу дорогу, как лабиринт. Незаметно стал подводить его снова к набережной, совсем незнакомой ему улицей.

— Ну, вот мы и вышли, — сказал Максим.

Поем с ним «Варяга». Вдруг прерывает пение.

— Что это: не скажут ни камень, ни крест, где легли?..

Объясняю ему.

— Аа-а, конечно, — говорит раздумчиво. — На воде как же устроишь могилу? Крест вода унесет, а камень потонет…

Прихожу с работы. Идем с ним гулять по набережной. Рад. Выкладывает новости дня.

— Знаешь, мы с мамой слушали сказку «Конек-Горбунок».

— Понравилась? — спрашиваю.

— Ага!

— А кто читал сказку?

— Один волшебный дедушка.

Этот дедушка — артист Борис Чирков.

Гуляем по набережной. Предлагает пойти к шлюзу. А у калитки — в ограде шлюза — лужа.

— Не надо, — говорю. — Очень уж грязно там.

— Нет, папа. Давай пойдем. Мне хочется посмотреть. Знаешь, я шлюзом очень интересуюсь.

Как тут откажешь?

Гуляем. Максим сделал себе сигарету из палочки, держит ее меж пальцами, как заправский курильщик.

— Не вздумай брать эту палку в рот, — предупреждаю я.

— Нет, папа. Я курю на расстоянии, — и не доносит сигарету-палочку до рта. Но «дым» выпускает. — Вот какая беда пришла, — говорит озабоченно. — И не хочется мне курить, а жить я так не могу.

— И что же теперь делать? — в тон ему озабоченно спрашиваю я.

— Не знаю, — отвечает.

По дороге снова и снова повторяет свою фразу: «Вот какая беда пришла…»

Вернулись домой. Разделись.

— Папа, а теперь мне пришла судьба, и я бросаю курить.

Приходим в детский сад после выходных дней.

— Максим пришел! Максим!..

Подбегают ребята. Пытаются обнять его и даже целовать. Он степенно отводит распахнутые для объятий руки товарищей.

— Только не целоваться… Мы же не маленькие!..

Помнит, что я отговаривал его от поцелуев, чтоб не заражать друг друга. А уж насчет возраста — это он от себя…

— Когда мы с мамой возвращались из детсада, я видел четыре милиционеров.

— Четверых, — поправил я.

— Да, папа, четырех милиционеров, — ответил Максим и улыбнулся, прищурившись: «А что, дескать, я по-своему все-таки сказал…»

Мать спит. А он уже делает мотоцикл из стульев посреди комнаты. Грохает чем-то. Мать открывает глаза и смотрит на часы.

— О-о, только семь часов…

— Да, мама, шут меня поднял так рано — в семь часов…

— Знаешь, вот мальчики в пустыне… Они на конях… Копыта вот так (шлепает ладошками по столу и языком цок, цок, цок…). А за ними — беляки. Хотят их догнать… И красные казаки спешат на выручку мальчиков… И песня (поет):

Есть пуля в нагане,Но надо успетьСразиться с врагамиИ песню допеть.И нет нам покоя —Гори, но живи!Погоня, погоня, погоняВ горячей крови…

— А тут, папа, пустыня такая, степь, песок (морщится, прищуривает глаза — будто и правда в них бьет солнце, летит песок…). И кони храпят, папа…

— Знаешь, кто баржуин?

— Буржуин, — поправляю его.

— Да, баржуин… ой, буржуин… Это враг. Враг вообще Советской власти. И знаешь, как его убили?.. Было три хороших мальчика. И был мальчиш-плохиш…

И, горячась, пересказывает «Мальчиша-Кибальчиша» Аркадия Гайдара.

Работаю. Не слышу транзистора. А он, Максим, стоит рядом с перевязанной головой (он Чапаев, ранен в бою), в папахе (обычной шапке), в бурке (старой пятнистой шубке, наброшенной на плечи). Положил щеку на ладонь и — тих, тих…

— Ты что, устал?

— Нет, я песенкой заслушался.

И вздохнул.

Балуется за завтраком. Выставляю его из-за стола. Идет в угол, возле входной двери. Прохожу мимо в свою комнату и говорю:

— Вот так и стой. А котлеты и пастила пусть ждут тебя.

И закрываюсь в своей комнате.

Он тут же бежит в кухню, садится за стол и все съедает.

Бывает, не хочет одеваться. Строго говорю: «И не одевайся! Не надо!» Тут же одевается в три минуты.

Откуда это в человеке — делать что-то обязательно наперекор? Откуда?

На полчаса заехала к нам родственница жены. Собирается уезжать.

— Что это за человек? — с великим сожалением говорит Максим. — Только пришла и тут же уходит…

Он так рад всегда гостям. Узнаю в нем себя. Я ведь тоже рос один в семье.

Купил ему значок «Гвардеец». Отошли от киоска.

— Папа, расскажи про дедушку Ваню. Как он был комиссаром.

Значок напомнил ему давнишний мой рассказ о его деде — батальонном комиссаре, погибшем в 1944 году.

Идем к шлюзу. Солнечно и тепло. Хочется шутить и быть маленьким. Максиму тоже, видимо, хочется шутить.

— Папа, хочешь, я расскажу тебе сказку?

— Расскажи.

— Жили-были деда да баба. Баба и говорит: «Давай, дед, испечем стол». — «Да в уме ли ты, баба! — закричал дед. — Разве можно стол испечь?»

И хохочет.

— Расскажи мне, папа, как ты в армии служил.

— Да я уж тебе рассказывал.

— Тогда хочешь, я расскажу, как я служил?.. Вызывает меня генерал в военкомат. И говорит: «Хочу, чтоб ты, Максим, служил в армии командиром». Собрал я свой мешок и пошел на корабль. И прослужил — знаешь сколько? Сто пятьдесят лет. Вот!

Мать собирается уходить. Ей скучно, надоело дома. Она торопит Максима ужинать и укладываться спать. Он медлит, вызывает раздражение у матери. Наконец он в постели.