Елена Рачева - 58-я. Неизъятое Страница 42

Все, отправили.

На зоне меня называли «кум». «Куда пошел?» — «К куму». — «Колонулся?» — «Нет». И так далее.

Я обслуживал спецконтингент, то есть вербовал агентуру для работы с администрацией. Это самая тяжелая работа. Здесь если мозгов не имеешь, работать не сможешь, потому что на зоне тоже неглупые люди сидят.

Александр Сорокин. 1957

Вербовка идет таким образом. Оперативник может по доброте душевной договориться с вербуемым человеком. Может через агентов. Самый хороший агент — близкий человек. Жена, например.

Кандидата на вербовку мы изучали. Характер, поведение, связи… Если человек попал по хулиганке — он первый объект для вербовки. «Сидеть не хочешь? Тогда пиши расписку о сотрудничестве». Со смертниками легче всего работать, потому что человек на 25 лет и более пришел в камеру, это его дом.

Кто-то мог согласиться работать за услуги, условно-досрочное освобождение, например. Деньги агентам платили обязательно, обязаны были платить. Или не деньгами, а где-то чего-то… Родственники голодные? Посылочку состряпаем. Или вот травку в зонах курили. Это запрещенное, но у оперативников всегда в сейфах были и травка, и все, что хочешь. У одних изымали, а агентам давали.

Я же говорю — самое гуманное время было…

«Реабилитация была поганая»

Когда Сталин умер, я молодой еще был. У нас учителя все плакали три дня. А потом… доклада на XX съезде практически не было. Два человека что-то состряпали… И люди восприняли это болезненно. Болезненно! Мы не поверили. Мы знали, что идет борьба за власть. Мы слушали «голоса» (иностранные радиостанции. — Авт.). Понимали, что появилось сразу много прихлебателей к этому течению хрущевскому, к этой оттепели. Пошли опять доносы, пошли опять сажалки. Пошел опять возрождаться культ личности.

Что потом делается? Ломается все гулаговское, диссиденты приходят к власти, начинается реабилитация, поганая. Она не была объективная, возглавляли ее отщепенцы: Приставкины, Чонкины (писатель Анатолий Приставкин — председатель более поздней Комиссии по помилованию, Чонкин — персонаж романа Владимира Войновича. — Авт.) и реабилитировали всех этих либералов-ненавистников, чужих для России людей.

На службе. 1950-е

Я никак не могу согласиться с этими правозащитниками, которые говорят о Системе (исполнения наказаний. — Авт.). Они действуют по штампу. «Репрессии» — значит, сразу принуждающая, наказывающая сторона, побуждающая к чему-то нехорошему. Но механизм принуждения к нормам государства — это и есть репрессии. Без репрессий государство не живет. Да, репрессии были. Но мы толкуем одно: они были в рамках закона.

Как бы вам попроще объяснить… В любом деле, которое иногда затевается благородное, исполнитель может повернуть, куда угодно. Исполнители-троцкисты — они на местах искажали законы. Страшно. Это никто не будет отрицать. Но! Это ведь не потому, что Иосиф Виссарионыч — терминатор, человеконенавистник и все такое. Это далеко не так, совершенно.

Я был на оккупированной территории. Никого за это не сажали! Глупости. Это одинаковая песня, что садили за опоздание на работу, пленных… Никого не садили. Чушь!

Не верьте в эти сказки. Вот говорят: на Колыме были сложные условия. Но здесь у нас лес. А там море! Там рыба ловится сколько угодно, там люди живут. Люди нигде не умирают. Тут своя прелесть, там своя. Сказки!

Что голодовали заключенные — тоже трепотня. Мы на поселке обеспечивались хуже, чем заключенные. Мы селедку брали — клянусь вам! — в зоне. Как брали? Пойдешь да возьмешь. Нам полутухлую, а им красную рыбу возили, селедочку тихоокеанскую… Вокруг склада бочки стояли не-от-кры-тые. Сейчас не найти хорошую рыбу. А тогда еду из фонда осужденных выставляли для поселка: разбирайте, пожалуйста, бесплатно, кормите поросят.

«Писучие жалобщики»

Политических — всех этих писучих жалобщиков — перевели к нам под Пермь подальше от центра. Раньше они в Мордовии были, но туда иностранцы ездили, возни много…

Политические были под присмотром и МВД, и КГБ, на контроле двух ведомств. Поэтому там, безусловно, законность была выше. Никто не ставил задачу политических перевоспитать. Правда, сотрудников просили: не допускайте лишних высказываний оскорбительного характера, ведите себя корректно и строго, в соответствии с законом. Те, кто работал с политическими, положение занимали намного лучше, чем мы, к ним рвались, им завидовали. Туда подбирали спокойных людей, чтобы не подстрекали, лишних слов не говорили. Ребята отдыхали, боже мой!

Мы, когда принимали присягу, давали клятву неукоснительно блюсти социалистическую законность. Точка. Мы боялись осужденного тронуть, ударить. Это ЧП было! Вот применить рубашку смирительную — это без вопросов (согласно «Положению об ИТК и тюрьмах МВД СССР» от 1958 года, «к заключенным, проявляющим буйство и бесчинство, а также оказывающим должностным лицам физическое сопротивление, могут применяться наручники и смирительные рубашки». — Авт.).

С этими, которые кричат, шумят, сопротивление оказывают, мы с ними обходились нормально. Сами бросали рубашку: «Надевай!» И они на-де-ва-ли.

Наденешь, руки назад завязываешь. Ложится он на матрас. У головы садится врач, в обязательном порядке. Без врача нельзя применять. Вот лежит он. Иногда рукава можно подтянуть (говорит шепотом, ласково). Рядом — начальник отряда. Он читает права и обязанности осужденного. И вот представьте: лежишь, руки завязаны, а этот нудит: «Гражданин осужденный обязан: а, б, в…»

«У меня было стремление…»

Когда я пошел работать, у меня лично было стремление. Стремление зарабатывать рубль. Нам по льготам шли легковые машины, дубленки — с Югославии шли! И золото, и мебель — все у нас было, мы шикарно жили, блат был большой. Около меня евреев крутилось очень много…

У нас давали квартиры. Отслужил — получаешь квартиру. В любом городе Союза. К нам кадры ехали.

Но тормоза у меня работали хорошо. Ко мне с юга приехал один человек, хотел машину через меня купить, я мог. Мы лес отправляли в Тольятти, взамен получали легковые машины и своим сотрудникам продавали. Так он мандаринов закупил — и к супруге на квартиру, оставил их как взятку. Ну, я ей такую взбучку задал (смеется).

Я, между прочим, за время своей службы объехал всю Европу. Это вам, молодежи сегодняшней, втюривают, что железный занавес был. А был сталинский фильтр от западной заразы. Я, как человек проверенный, надежный, мог поехать в круиз вокруг Европы. Дважды! Считай, я объехал всю Европ: Англию, Францию, эту, через пролив… Италию. Изучал образ жизни, чего и как.