Бен Макинтайр - Агент Зигзаг. Подлинная военная история Эдди Чапмена, любовника, предателя, героя и шпиона Страница 42

Внутри дома номер 35 Бэквелл запер дверь, и трое жильцов принялись, как он выразился, «обживаться». Рид устроил комнату радиосвязи на верхнем этаже. Спальня Чапмена была по соседству с ней, а двое полицейских делили третью спальню. Экономка, миссис Уэст, должна была отсутствовать несколько дней, поэтому полисмены распределили обязанности по дому: Тус отвечал за закупки, а Бэквелл — за приготовление пищи. Улучив момент, когда Чапмен не мог их слышать, они разделили между собой и задачи иного рода: «Мы с Алланом договорились наблюдать за Эдди с разных сторон. Аллан изучал его характер, симпатии и антипатии, а я отвечал за фактическую сторону, фиксируя каждое сказанное им слово, которое могло представлять интерес».

Чапмен был обеспокоен. Он пожаловался на плохой сон и не выразил желания покидать дом. Словно пара заботливых матерей-наседок, Тус и Бэквелл старались сделать так, чтобы «Эдди почувствовал себя как дома». Бэквелл спросил Чапмена, что ему нравится читать, и был поражен его любовью к серьезной литературе. «Его вкус необычен для человека, ведущего подобный образ жизни», — подумал Бэквелл и приобрел для Чапмена несколько немецких романов, стихи Теннисона и пьесы Пьера Корнеля на французском.

Постепенно напряжение Чапмена спадало. Целыми днями он сидел на продолжавшихся допросах, отправлял радиограммы под надзором Рида и строил планы. Вечерами он читал, курил, слушал радио и болтал со своими дружелюбными охранниками. Бэквелл и Тус потихоньку обменивались накопленной информацией о подопечном. Они были поражены тем, сколь сильное воздействие оказала на Чапмена германская пропаганда. Так, он не обращал внимания на информацию Би-би-си о продвижении войск союзников, утверждая, что он точно знает: Германия выигрывает войну, а Россия истощена. Он доказывал, что союзникам никогда не завоевать Францию. Бэквелл решил провести собственную пропагандистскую кампанию, предложив Чапмену патриотическую книгу «Я, Джеймс Блант» Генри Мортона — фантастический роман, рисовавший картину Британии под властью нацистов. «Постепенно мы заставили его понять, что германская пропаганда, сколь бы убедительна она ни была, все же далека от правды».

Через несколько дней жизни под общей крышей Бэквелл и Тус доложили, что Чапмен кажется «вполне счастливым» и при этом оказался «кладезем информации». Казалось, их подопечный знает все о диверсионной работе: так, он «часто рассказывал о различных методах проведения диверсий, объясняя, как взрывать опоры, мосты, резервуары с бензином и т. д.». Часто он настаивал на том, чтобы с ним говорили по-французски. Оба полицейских были единодушны в том, что им достался весьма экстравагантный подопечный. Только что он читал классическую французскую литературу в оригинале и цитировал Теннисона, — и вот уже рассказывает о самом надежном способе взорвать поезд.

Как-то вечером, когда все трое отдыхали после ужина, Чапмен вдруг громко спросил сам себя, «почему это ему взбрело в голову покинуть Германию и отправиться сюда». Он продолжал размышлять на эту тему: «В Германии он мог прекрасно жить и сейчас, и после войны. Его никто не заставлял лететь в Британию». Этим же вопросом задавались и оба полицейских. Политические взгляды Чапмена, похоже, базировались на внимательно прочитанной книге Герберта Уэллса: «Он не сочувствовал национализму и хотел, чтобы послевоенный мир был устроен по принципу всемирной федерации». Тус решил, что в душе Чапмен все же патриот: «Он гордится тем, что он британец, и хотел бы, чтобы мы выиграли войну». С другой стороны, им явно двигало присущее ему безрассудство: «Похоже, он из той категории людей, для кого опасность необходима, — писал Тус. — Я чувствую, что именно по этой причине он согласится вернуться во Францию, поскольку, фактически, он — человек без родины».

Через несколько дней Чапмен вскользь упомянул, что у него есть некий план, впрочем, сразу же свернул тему, заметив лишь: «Это настолько безумная идея, что ее вряд ли сочтут выполнимой». Тус тут же сообщил о словах Эдди Риду и Робертсону, добавив: «Судя по некоторым его обмолвкам, я полагаю, что успех этого плана полностью зависит от того, сдержит ли доктор Грауманн свое обещание отправить его в Берлин, где, я подозреваю, должно произойти нечто важное».

Чапмен не демонстрировал никакого раскаяния в своем прошлом и щедро потчевал своих компаньонов историями о своих «подвигах» — таких, как ограбление ростовщика в Гримсби или магазин «Экспресс Дайриз». Эти рассказы были добавлены к растущему списку нераскрытых преступлений Чапмена. «Я думаю, мы должны держать эту информацию при себе, но все-таки сохранить ее», — писал Рид.

Большинство следователей, контрразведчиков и специалистов по работе с двойными агентами, работавших в МИ-5 (за исключением Рида), были представителями высших классов, выпускниками привилегированных частных школ. Большинству из них ни разу в жизни не доводилось встречаться с людьми типа Чапмена, и их первым инстинктивным чувством было презрение к этому неотесанному парню с его напыщенной манерой держаться. Однако почти каждый из них невольно начинал ему сначала симпатизировать, а затем и испытывать уважение, хоть и не без опаски.

К Рождеству все лондонские эксперты по шпионажу задавались вопросом, что делать с Эдди Чапменом и что им движет.

Когда Джон Мастерман, историк и спортсмен, не придумывал новых способов обмануть нацистскую Германию путем двойной игры, он любил размышлять о крикете. Иногда он размышлял о шпионаже и крикете параллельно. «Руководить командой двойных агентов — все равно что руководить командой по крикету, — разглагольствовал он. — Старые игроки теряют форму, их постепенно вытесняют новички. Не всегда просто выбрать лучших игроков, чтобы выпустить их на поле. А иногда игроку необходимо долго тренироваться прежде, чем он будет готов принять участие в матче». В Чапмене он, похоже, нашел отбивающего с потрясающими природными способностями, не нуждающегося в дополнительных тренировках и способного продемонстрировать великолепную игру — если, конечно, он не скроется с площадки и не объявится на противоположной стороне, открыв ворота для соперников.

Обо всем этом Мастерман с удовольствием размышлял, лежа на полу парикмахерской «Реформ-клуба» на Пэлл-Мэлл. В начале войны он обитал в клубе «Юнайтед Юниверсити», но, когда у клуба бомбой снесло крышу, он перебрался в Оксфорд и Кембридж. Вскоре, однако, умер старый парикмахер «Реформ-клуба», его салон закрылся; Мастермана пригласили переехать туда, и он с готовностью принял это предложение, поскольку клуб был в пяти минутах ходьбы от штаб-квартиры В1А. И вот теперь он проводил ночи лежа на полу, на который с 1841 года падали обрезки волос «великих и достойных мужей».