Роберт Форте - Тимоти Лири: Искушение будущим Страница 42

Р. Ф.: А что ты скажешь по поводу мысли, которая у меня возникла, что все эти технологии компенсаторные по сути? Когда я слышу, как люди говорят о возможностях Интернета и Всемирной паутины, это звучит для меня так, словно они говорят о приобретении йогической сидхи — быть везде в один и тот же момент, все знать, постигнуть психическую паутину, что соединяет всех нас, — все эти мистические способности. И мне интересно, действительно ли эти развивающиеся технологии сделают для нас проще достижение этих измерений психики, или же они только компенсаторные по сути.

Т. М.: Я думаю, там есть элемент и того и другого, но поскольку мы в своих технологиях все более и более копируем природу, они становятся все более и более ближе к ней. И я думаю, в конце концов, подключен ты к Интернету или владеешь сидхи, будет уже равнозначно, поскольку, если мы создаем наши технологии по образцу природы, они будут делаться все более и более приближенными к ней, более соотносимыми с ее шкалой, все более и более строиться на базе ДНК-подобных полимеров, все меньше и меньше работая на мощном электричестве и мощной радиации, и те сами собою исчезнут. Я думаю, что век громоздких, видимых машин, вторгающихся в человеческую среду обитания, это только наносекунда человеческой истории, а машины будущего будут больше напоминать грибы, споры, цветы и червей, и совсем не будут походить на бульдозеры и аэропланы.

Н. Г.: С другой стороны, в шестидесятых мы чувствовали себя в процессе продвижения к все более высоким уровням сознания, и я помню, спорила с Тимоти на тему космических путешествий. Я сказала: «Зачем нужен прогресс? Мы можем делать это и без прогресса». То же самое относится к харду или даже софту Интернета. Действительно, разве мы все не можем вступать в коммуникацию друг с другом и без дополнительного оборудования?

Т. М.: Вопрос может стать спорным. Что лучше — Интернет или телепатия? Мы уже моделируем значительные части собственного тела. Общество — это продолжение тела. Я не вижу здесь проблем. Для меня это конвергенция. Обещание нанотехнологии, что мы будем строить из атомов, как Бог строит из воздуха, из воды, из души, — все это почти реализовано. Так что идея, что машины и технологии искусственны, не натуральны, это только этап человеческой культуры, и если мы будем держаться того луча, который нас направляет, то возможен не только духовный союз с природой, но и физический, и технологический. И тогда вопросы типа: является ли город искусственным образованием, а джунгли естественным, будут заботить только философов. Я свято верю, что если мы возьмем Природу себе в учителя, то мы сможем достигнуть трансцендентного во всех измерениях. Природа — это образец для подражания, и мы должны быть мудрыми, как природа, мы должны строить, как природа, и мы должны организовывать наше общество, как природа организует свои. Природа не дарвиновская по сути — соревновательная и разрушающая. Природа настроена на сотрудничество, контакт, взамопомощь и т. д.

К примеру, взгляни на грибы. Грибы существуют за счет первичного разложения. Они занимают такую нишу в пищевой цепочке, где не питаются ничем живым. У них нет кармы. Если мы будем следовать буддистской этике и высокимтехнологиям, мы, возможно, сможем «запрограммировать» и пересоздать себя в такую же часть органической природы, которая сможет занять безкар-менную нишу среди хаоса дарвинистской борьбы за существование. Сознание всегда ведет нас к более высоким уровням саморефлексии в порядке бытия. Это психоделическая вера. И ты можешь подписаться под этим, все равно, ученый ты или мистик. На самом деле то, о чем мы здесь говорим, — это природный порядок и все ему следует. Конец речи.

Р. Ф.: Что сделало ЛСД конкретно для тебя?

Т. М.: Я помню, мне было девятнадцать лет и я провел двенадцать часов под ЛСД. Я сидел под деревом и рыдал. Я видел справедливость родительских упреков и собственную бессердечность и незрелость — я сидел и рыдал целый час, пока не выплакал все из себя. И я встал на ноги лучшим человеком. И до сего дня мне все ясно по этим пунктам, и я могу позвонить своим родителям и сказать им, что люблю их и могу принять их католицизм, и их консерватизм, и все их отличия от меня. Все равно что десять лет психотерапии за один час. И все это было по-настоящеЩк Уже это оправдывает все. Вот так я вижу ЛСД. Это н§||ыло для меня чем-то вроде глубоких инсайтов в метафизику — это было как встать на ноги.

Н. Г.: У нас у всех бывают такие острые личные реакции, и я, например, всегда спорю с теми, кто утверждает, что ЛСД делает то-то, а грибы то-то, потому что мой первый опыт с ЛСД был таким, что я просто полностью покинула тело и попала в какое-то другое измерение, и все, что я помню, это мои попытки вернуться обратно на землю, которая была так далеко, я знала, что мне надо как-то встать на нее, но я не знала, как ее достичь, и позже я поняла, что мое тело было подвешено на чем-то, но я не знаю, что это было. Вот таким было для меня ЛСД. И я больше никогда не предпринимала персональных ЛСД-трипов.

Т. М.: Я помню свой первый ЛСД-трип очень ясно, и у меня не было такого ни до, ни после. Я имею в виду, это было так странно…

Р. Ф.: Это тот раз, о котором ты говорил?

Т. М.: Нет-нет. Первый ЛСД-трип, который у меня был, это был мир… сначала я ничего не чувствовал долгое время, и со мной был приятель, который пытался руководить моим трипом, а потом вдруг мир разделился на два концепта. Один концепт был подобен Богу — глубокий, темный, большой, внушающий страх, выразительный и он звался Йостек — оно само пришло ко мне, это имя, да вокруг этого имени и крутился весь трип — Йостек. А другой концепт был маленький, ярких цветов, смешной, успокаивающий, теплый, глупый и он назывался Пинкэстэйрс. И где-то на протяжении часов четырех я произносил только одно из этих слов. Я говорил: «Йостек» и эта штука вдруг появлялась, необыкновенно разрастаясь до тех пор, пока я был уже не в состоянии ее выносить. Тогда я произносил: «Пинкэстэйрс!» и тут просто растворялся в истерическом смехе. В конце концов мой друг выставил меня на крыльцо и сказал: «Позвони мне, когда это кончится».

Р. Ф.: Спасибо, Теренс. Это прекрасно суммирует весь наш разговор.

Т. М.: Вы, ребята, может, хотите теперь принять душ?

ИЗ ГАРВАРДА В СИХУАТАНЕХО

Ралф Метцнер[55]

Первый раз я встретил Тимоти Лири осенью 1959 года, когда был на втором году аспирантуры по психологии в Гарвардском университете. Я слышал, что он полностью разочарован результатами своих исследований эффективности психотерапии (они показали, что психотерапия действует не лучше, чем простое течение времени), что его жена совершила самоубийство, что из-за всех этих событий у него личный кризис, заставивший его уйти с должности руководителя исследований в Больнице фонда Кайзера в Окленде, где он разработал широко используемые тесты межличностного поведения. Потом он переехал с двумя детьми в Италию, во Флоренцию, где встретил профессора Дэвида Мак-клелланда, директора Центра исследований личности в Гарварде, который предложил ему преподавательскую должность в Гарвардском университете.