Михаил Скобелев - Стою за правду и за армию! Страница 43

Оставалось не более 30-ти шагов, как вдруг из ближайшего куста быстро поднялся молодой высокий турок, торопливо прицелился из ружья и выстрелил. К счастью, пуля пролетела мимо, никого из нас не задев. Сопровождавший Мартынова трубач соскочил с коня и, выхватив шашку, бросился на турка, намереваясь изрубить его. Еще два-три шага, и голова фанатика покатилась бы на землю. Но он быстро и ловко отскочил назад, вторично, почти в упор, прицелился из своей магазинки в бежавшего на него трубача и спустил курок. Раздался новый выстрел, а за ним – глухой, раздирающий душу крик.

Мы увидели, как трубач, точно подкошенный, повалился на землю – пуля фанатика впилась ему в живот. Жалобно застонал смертельно раненный, корчась на земле в страшных мучениях… Потеря товарища ожесточила моих казаков: стремительно ворвались они в рощу и, соскочив с лошадей, стали крошить шашками оставшихся в живых турок. Не могу вспомнить без содрогания этой ужасной картины! Люди превратились в каких-то диких, бешеных зверей, которые рвут и мечут без разбора все, что попадается им на пути. Куски человеческого мяса, точно листья, летали по воздуху, русская сталь обильно обагрилась мусульманскою кровью…

Я въехал на упомянутую небольшую площадку посреди рощицы и увидел семь-восемь человеческих трупов в самых ужасных, безобразных позах с застывшими, страшными лицами. Три человека еще были живы и окружены моими казаками. С каким-то бессмысленным, идиотским выражением страшного испуга смотрели они, присев на корточки, на нас и что-то бормотали… Мне стало жаль этих людей, и я хотел спасти им жизнь… Но все было напрасно! На одного из них казак налетел верхом и с силой вонзил свою пику ему в грудь. Другой, соскочив с коня, выхватил из рук опешившего турка ружье и прикладом его же собственного оружия разбил ему череп. Мозг так и остался на крепком ложе турецкой магазинки…

Я люблю войну и не отличаюсь слабостью нервов, но и то не мог без отвращения и содрогания смотреть на эту сцену. Но, оглянувшись в сторону, увидел еще более тяжелую и ужасную картину: шагах в двадцати от меня, под густым кустом сидел высокий седой старик. К нему, стоя на коленях и вся дрожа, прижалась бледная молодая женщина с крошечным ребенком на руках. Старик, подняв глаза к небу и сложив руки на груди, мирно качал головой и что-то усиленно бормотал. Лихорадочный блеск его черных, больших глаз, болезненно-желтый цвет лица и эти шевелящиеся сухие губы надолго врезались мне в память. (Помню, потом я видел точно такое же выражение у одного преступника в Адрианополе, приговоренного к повешению и стоявшего уже у виселицы.)

Широко раскрыв глаза, смотрел я на этого молящегося перед смертью старика, обезумевшую, полуживую женщину и плачущего младенца. Глухой удар прикладом о череп турецкой головы заставил меня обернуться в противоположную сторону, и в ту же минуту я услышал голос одного из своих казаков: «Ваше благородие, – берегитесь!», а вслед за этим пуля пролетала над самым моим погоном. Я быстро обернулся и увидел дымок возле молящегося старика, а в дрожащей руке его большой старинный пистолет. Взор его по-прежнему был обращен к небу, губы еще чаще шептали молитву… Один из казаков подбежал к старику, приставил к его груди свою винтовку и хотел выстрелить. «Что ты, Бога бойся! – остановил я его вовремя. – Посмотри на ребенка и мать…»

Казак несколько сконфузился, торопливо проговорил: «Виноват, ваше благородие», вырвал только из рук старика пистолет и от души помянул его родителей. Вероятно, и ему невольно вспомнилась его родная станица, его мать, семья, и екнуло доброе казачье сердце, и зверь снова на время превратился в человека…

Я приказал осмотреть кусты, думая найти если не живых, то хоть раненых врагов. Но, кроме одиннадцати трупов и трех живых существ (старика и ребенка с матерью), никого не оказалось. Поворотив коня и поблагодарив сердечно Провидение за то, что счастливо избавился от направленной в меня опасной пули, я поехал к Мартынову, который заботливо хлопотал возле опасно раненного и сильно мучившегося трубача. Положив его на шинель, два казака осторожно на пиках понесли несчастного товарища на перевязочный пункт.

Овладев так счастливо Ханкиойским проходом, передовой отряд генерала Гурко двинулся 4 июля долиной реки Тунджи к городу Казанлыку.

Накануне же, т. е. 3 июля, две сотни (5-я и 6-я) нашего полка получили приказание произвести рекогносцировку города Ени-Загры.

Рано утром, под общею командой адъютанта военного министра, ротмистра Мартынова, двинулись мы через горы к цели нашей рекогносцировки. Дорога была довольно плохая – узкая, каменистая, с постоянными подъемами и спусками. Хотя Малые Балканы и невысоки, но зато очень круты и обрывисты. Узкая дорожка, по которой наши две сотни растянулись на значительное расстояние, вилась по довольно живописной местности, покрытой роскошною растительностью. Громадные густолиственные каштаны, ореховые, дубовые и буковые рощи, роскошные чинары и местами зеленые луга покрывали крутые и обрывистые склоны Малых Балкан и придавали этому горному уголку очень живописный, красивый вид. А внизу, под нашими ногами, в глубине ущелья и между утесами, с шумом катили свои холодные воды в долины Марицы и Тунджи горные быстрые ручьи.

Беспрерывные подъемы и спуски сильно утомляли наших лошадей, но мы, всадники, не чувствовали усталости и были в самом веселом настроении духа, полною грудью вдыхая этот здоровый, горный и ароматический воздух и любуясь чудными пейзажами.

Наконец, мы благополучно достигли деревни Бузаача, откуда начинался спуск в долину. Вдали, верстах в семи, виднелась Ени-Загра со своими красивыми белыми домиками и высокими, стройными минаретами.

Мартынов приказал мне произвести рекогносцировку с взводом казаков влево от города, а хорунжему Ретивову вправо. Подъехав к крайним домам Ени-Загры, приблизительно на версту, я отчетливо увидел, даже без помощи бинокля, около табора неприятельской пехоты и два эскадрона черкесов, расположившихся за городом. Дальше наступать было бесполезно, и я, вернувшись, доложил обо всем Мартынову. Вскоре возвратился тоже Ретивов и сообщил, что он испортил телеграф, ведущий из Эски-Загры в Ени-Загру, и что у железнодорожной станции стоят два турецких табора. Заметивши нас, противник, видимо, засуетился, но огня не открывал.

Несмотря на присутствие довольно значительного неприятеля, Мартынов решил сделать попытку взорвать железнодорожный мост и испортить телеграф. (Ени-Загра лежит на железной дороге из Филиппополя и Адрианополя в Ямполь; железнодорожная станция находится почти у самого города.) Во взводной колонне рысью двинулись две наши сотни к полотну железной дороги между городом и расположенной вправо от нас деревней Эрлемиш. Местность была открытая, ровная, очень удобная для действий кавалерии.