Сергей Марков - Блудницы и диктаторы Габриеля Гарсия Маркеса. Неофициальная биография писателя Страница 43

«С первых дней в Женеве, — писал Сальдивар, — с лёгкостью скользя по поверхности событий и не вникая в суть, он сыпал шутками и прибаутками, посылал юмористические приветы невесте, коллегам из „Эль Эспектадор“, хохмачам из барранкильской „Пещеры“, пытаясь показать, что одиночества не испытывает, освоился и катается в старой, но ослепительной Европе, как сыр в масле».

— Он над нами издевается, этот мой тёзка? — прочитав репортажи, спросил брата владелец «Эль Эспектадор» Габриель Кано. — Он о политиках и их жёнах пишет, как о кинозвёздах, разве этого читатель ждёт!

— Да уж, — в недоумении пожал плечами Гильермо, — с политической журналистикой у него явно не заладилось.

— И я должен платить валютой за его дурацкие хохмы?

— Предлагаю направить Габо на Венецианский кинофестиваль, итальянское кино в моде.

— Мило! Я уже несколько тысяч долларов на него просадил, на этого твоего писателя-юмориста… Ладно, пусть едет в Венецию, поглядим. Тоже мне, хорош собкор!

Прочитав раздражённое предупреждение главного редактора, Маркес передумал отправлять политический памфлет, сложил чемодан и отправился в Венецию. По дороге он перечитывал «Смерть в Венеции». И слова Томаса Манна звучали в нём, когда перед ним открывалась Венеция: «Итак, он опять видит это чудо, этот из моря встающий город, ослепительную вязь фантастических строений, которую Республика воздвигла на удивление приближающимся мореходам, воздушное великолепие дворца и мост Вздохов, колонну со львом и святого Марка на берегу, далеко вперёд выступающее пышное крыло сказочного храма и гигантские часы в проёме моста над каналом…»

Сюжет метафорического рассказа — последняя влюблённость художника, немолодого, много добившегося, всё испытавшего, в мальчика, свой не достигнутый и не постигнутый идеал, — разворачивается на фоне страшной эпидемии в Венеции, мастерски написанной. «Это была Венеция, льстивая и подозрительная красавица, — не то сказка, не то капкан для чужеземцев; в гнилостном воздухе её некогда разнузданно и буйно расцвело искусство. <…> Венеция больна и корыстно скрывает свою болезнь…»

Тогда, при въезде в Венецию, во время первой прогулки вдоль Канале Гранде, по мостам, по площади Сан-Марко, за чашечкой кофе в легендарном кафе «Флориан», где сиживали Гёте, Байрон, Жорж Санд, Вагнер, Мюссе, Достоевский, при посещении кладбища Сан-Микеле у Маркеса возникла идея, ещё расплывчатая, смутная, но обозначенная в записной книжке: создать нечто в этом роде. (Через годы в том числе и эта идея воплотится в наиболее исповедальную его повесть «Любовь во время холеры».)

Репортажи из Венеции о Бьеннале кинематографического искусства были отменными, Маркес реабилитировал себя в глазах владельца газеты «Эль Эспектадор». После одного из кинопросмотров Габриель познакомился с темпераментным и оригинальным молодым человеком, начинающим режиссёром. Говорили на смеси испанского, итальянского и энергичных, порой не совсем пристойных жестов. Но друг друга понимали.

Молодой человек представился Тинто Брассом, сообщил, что родился здесь, в Венеции, на острове Бурано, пишет о кино, кое-что снимает. Заявил, что Софи Лорен, конечно, хороша, сексуальна, всё на месте, ему нравятся крупные длинноногие женщины с гривой волос, с формами. Но он мечтает снять суперэротический фильм, чтобы всё по правде, без недосказанности и ханжества, чтобы все ахнули. Осведомился, что думает колумбиец о главном назначении эротики. Габриель, улыбаясь, неопределённо пожимал плечами и отвечал, что как-то не задумывался над теорией, предпочитая практику. Новый знакомый заверил, что главное назначение эротики — разрушение ценностей.

— Буржуазных? — осведомился журналист.

— Я не красный, хотя не люблю буржуев. Ценностей вообще, абсолютных! Нам за сотни, тысячи лет вдолбили в головы, что женщина не должна иметь инициативы в сексе! А на самом деле ты посмотри на ту же Софи, которая ежедневно появляется на пляже в новых купальниках, на Джину, на Хеди Ламарр, которая несколько лет назад здесь всех ошеломила, появившись голой в одной из сцен «Экстаза» — всё обстоит иначе! Хочу снять фильм о жрицах любви, я их обожаю! Это будет фильм-посвящение яркой фигуре женщины, которая в гораздо более высоких, чем наша, цивилизациях находила заслуженное признание! Я имею в виду античную Грецию, где гетера считалась покровительницей Эроса. Я постоянно размышляю о дивных временах Венецианской республики, где присутствие куртизанок при высоком дворе всегда было желанным. Они были прекрасными продавщицами секса и бесед! Знаешь, я загнал из отцовской библиотеки полно книг, чтобы было чем платить проституткам! Закрытие публичных домов явилось потерей для человечества, сравнимой с пожаром в Александрийской библиотеке! Точно тебе говорю! Это ж надо было такое удумать — оставить Венецию, как и всю Италию, без публичных домов! Ты что-нибудь о Венеции знаешь? У нас всё замешано на эротике и сексе! Недаром сам Джакомо Казанова отсюда, он мой земляк. Байрон называл Венецию приморским Содомом, городом библейского греха и соблазна. Он здесь многих перетрахал: и жену суконщика Марианну, и Маргариту по прозвищу «Форнарина», и грудастую армянку с острова Сан-Лазар, и пылкую Тициану, и ненасытную Анджиолину, и затейницу Аллегру, да и мальчики, естественно, здесь у лорда были. Венеция вообще располагает и к гомосексуализму. В 1443 году под страхом тюремного заключения мужчинам было запрещено появляться в женском платье — за исключением, естественно, карнавала. В акте указывалось на беспримерное распространение педерастии! Был принят закон, повелевавший женщинам-проституткам стоять на мосту и в бордельном квартале у открытых окон с обнажённой грудью — чтобы отвлекать мужчин от мужчин…

Они весь вечер гуляли по Венеции. Тинто Брасс, будущий прославленный режиссёр «Калигулы» и многих пронизанных эротикой и сексом картин, вернувший итальянцам «тип крупной женщины цветущих и провоцирующих форм», показывал город молодому колумбийскому журналисту. Они спорили о роли эротики в искусстве, о том, что отличает эротику от порнографии. Брасс уверял, что кинематограф, итальянский в особенности, замешан на эротике с истоков, с «Прибытия поезда на Миланский вокзал» Паккьони и «Умберто и Маргерита Савойские на прогулке в парке» Кальчина с Люмьером.

— А «Катилина»! А «Макбет»! А «Анита Гарибальди»! А «Отелло»! А «Беатриче Ченчи» и «Граф Уголино»! А «Последние дни Помпеи» Казерини и «Кабирия» Пастроне, которые вообще можно назвать грандиозной исторической порнографией! Если бы не фашисты, пришедшие к власти в 1922 году, если бы не ублюдок Муссолини, которого поделом повесили за ноги на бензоколонке, кто знает, как бы далеко уже зашли!