Борис Львов-Анохин - Олег Даль: Дневники. Письма. Воспоминания Страница 43

А вчера (7.IV), сидя у Олега в кабинете с С. на диване, я вдруг увидела, что на стене не висит самая хорошая фотография Олега, где он крупным планом: его глаза, рука — теперь этот взгляд, как заметила Ахматова, после смерти — стал еще понятнее и страшнее. Кто украл эту фотографию, кто содрал ее со стены? Как это выяснить? И когда? Обычно мы редко заходим в эту комнату, и редко смотрим на фотографии — это тяжело. И поэтому трудно сказать, пропала ли она 3 марта или позже. И у нас больше нет такой!

Май 1982 г.

Эта запись давняя была, потом мне уже совсем расхотелось писать. А уже весна — май, скоро день рождения Олега, был бы ему всего 41 год!

Много гадости лезет со всех сторон: и в виде советов, и в виде поступков, и в виде людей.

Самые милые и близкие и те все время советуют что-то не то.

4 мая 1982 г.

Как бы это суметь <сделать>, чтобы прошлое взяло бы власть над настоящим. Чтобы я перестала страдать и «нюни распускать», а чтобы я вспоминала и радовалась, что так много хорошего было в моей жизни. Сколько жизней передо мной, в которых не было и нет ничего хорошего и интересного. И прошлое тускло, и настоящее тускло. Но обычно люди этого не понимают. И это их счастье. А те, кто понимает, что и как у них было, те страдают безмерно. Но у некоторых страдания вызывают к жизни какие-то спавшие способности, появляется энергия и желание как-то запечатлеть — хоть и в несовершенной форме — ту счастливую или просто интересную и разнообразную жизнь. Я пыталась это сделать, но не получается. Не хватает силы воли, веры в свои возможности, наконец, мешает просто инертность — мое самое отрицательное качество характера.

И я не умею жить без интереса и тепла к себе. А сейчас этого нет совсем. Мы с Лизочкой обледенели сердцами и потускнели. Ей еще нужна жизнь, нужен друг, дом. А мне нужно все, что нужно ей.

Целый день я одна. И нет в Москве человека, которому я была бы интересна и чем-то полезна.

Чужой город — суетливый и хамский. Даже телефона нет, куда хотелось бы позвонить.

Я все жалуюсь, жалуюсь, но ведь бумаге же! А бумага все терпит.

25 мая 1982 г.

Да, низко пало наше искусство, особенно наша эстрада. Если София Ротару и Алла Пугачева — это любимицы публики, при всей их вульгарности и пошлости, так чего уж там!

У Пугачевой хоть немножко пробивается талант, который она старательно «забивает» своей особенной вульгарностью. Ну а «ротатор» (как ее называл Олежечка) — это уж вообще черт знает что!

А наши эстрадные мальчики?

Вот Раймонд Паулс — это фигура. И держится он верно, не фальшивя и зная себе цену.

Есть, конечно, эстрада и высокого класса, вероятно, но по телику не показывают, а достать билет трудно, да и не хочется к людям, когда их много.

Только для Аркадия Райкина мы с Лизой сделали исключение, были на его концерте и получили большое удовольствие. Хотя смешно не было! Он стал трагиком.

А бедные обыкновенные актеры! Они же нищие! Шофер автобуса получает больше, чем актер, в 2,5 раза! Конечно, у шофера работа ответственная, а актер — так… «кривляется», как говорит наша П.П. А что ему делать? И иногда хорошие актеры вот так прозябают: не повезет сразу, и уже не выбиться.

Вероятно, это не только у нас, но у нас особенно трудно. Зарплата идет, но какая?!

Наш Олег — уж такой любимый актер был, такой красивый, пластичный, необыкновенный, а тоже беспокоился: почему его маститые режиссеры не приглашают? А маститым подавай пусть менее талантливого, зато более сговорчивого. Они не знали, что, когда Олег работает, он всех «заражает» и вытаскивает картину!

Вот он и ездил от кинопропаганды на встречи со зрителями, чтобы заработать, не снимаясь в дерьме. А на встречах говорил не то, что положено. И стал «наверху» опальным.

Сегодня его день рождения: ему был бы 41 год. А его нет уже второй год!

30 июля 1982 г.

Видела во сне Олежечку. Он был далеко от меня — я почти не различала черт его лица, но это было его лицо, и он смотрел на меня. Было почему-то очень тихо, ни один звук не доносился до меня: ни вокруг меня, ни оттуда, где был он. И он сказал мне очень медленно и тихо: «Я спокоен, Оля… Я — спокоен».

Я хотела подойти поближе, но характерным своим жестом руки, которую я видела ясно, он меня остановил. Потом вдруг я увидела совсем близко его лицо — на одно мгновение, и оно тут же исчезло. Я проснулась; мне стало больно и горько — зачем я проснулась?

Я надеваю перед зеркалом платье — темно-вишневое. Олег стоит в стороне и смотрит. Я его скорее чувствую и знаю, что он смотрит, чем вижу. Когда я надела платье, я поняла, что оно состоит из двух. Верхнее я сняла, и смотрю на себя опять в зеркало. И слышу голос Олега: «Нет, нет, это платье будет Лизино, а твое — то». И, так и не увидев его, я проснулась.

Я гуляла с Диком и смотрела на звезды. Одна звезда, очень яркая, как-то привлекла мое внимание, и я вдруг спросила громко (рядом был только Дик): «Где ты, на какой звезде, мой Олежечка?»

А ночью я увидела сон: много народу, среди них я услышала голос Олега, он наклонился ко мне, к уху, и сказал: «Я на Орионе». Я проснулась — еще звучал его голос, как эхо.

29 октября 1982 г.

Посмотрела на свою люстру, в которой должны гореть 5 лампочек, а горит всего две.

Олежечка не любил перегоревших лампочек, и сразу их заменял.

А мне вот сейчас все равно, пусть горит хоть одна. Ужасно тяжело жить, когда даже не хочется заменить перегоревшую лампочку, хотя лампочки есть у Олежечки в шкафике. Может быть, еще им и купленные. Хозяйственный был, любил дом и уют.

30 октября 1982 г.

Эту книжечку и еще какие-то хорошенькие канц<елярские> принадлежности подарили Олегу, когда он выступал в «Аэрофлоте» на концерте. Он не успел ничего в ней записать — не дожил…

1 ноября 1982 г.

Какая разнообразная жизнь была при Олеге. Разлуки, когда он и Лиза уезжали, встречи, тревоги, радости, смех, огорчения — и опять радости…

У нас было хорошее трио: главную партию вел Олег, и как было талантливо все, что он делал. Мало кто знал, как талантлив он был у себя дома, и как умел нас приобщить к своему таланту. Разве я могла представить себе Лизу такой хозяйкой, такой аккуратной — с таким изяществом и вкусом она вела дом.

Она была уютной, спокойной, вязала, плела, украшала квартиру. Олег это любил, и он очень любил ее. Но, когда он срывался, особенно первое время, Лиза отходила в сторону, а я, наоборот, подходила к нему… Ах, как жалко было его! Как он менялся, как страшна была эта его болезнь!