Николай Долгополов - Главный противник. Тайная война за СССР Страница 43

Я был первым из журналистов, с кем было дано побеседовать Алексею Михайловичу. И признаться, мы долго притирались друг к другу. Мои вопросы казались ему чересчур уж если не назойливыми, то прямыми. Как бы тут не сказать чего лишнего. Однако потом мы прекрасно нашли общий язык. Жаль только, что не все из рассказанного войдет в эту книгу. Проживем еще лет 20, и откровения Героя России Алексея Козлова, возможно, обретут более конкретные черты. Впрочем, совсем не факт. Хотя и рассказанного вполне достаточно, чтобы представить, что же переживает человек, которого несколько месяцев подряд каждую пятницу водили на казни.

ИЗ ДОСЬЕ

Козлов Алексей Михайлович — полковник службы внешней разведки, Герой России, награжден орденом Красной звезды, кавалер ордена «за заслуги перед отечеством».

— Родился я в 1934 году в Кировской области в селе Опарино, Опаринского района, — рассказывает Алексей Михайлович. — Правда, села этого не помню, потому что в полтора года бабушка забрала меня у родителей, и с 1936-го я жил в Вологде. Там и окончил десять классов. Так уж сложилось, что воспитывался я у бабушки с дедом, потому что мать с отцом были очень молоды и растили кроме меня еще троих. Мама работала бухгалтером в колхозе. А отец в 1941 году ушел в армию, во время войны был комиссаром танкового батальона в Пятой гвардейской армии генерала Ротмистрова, участвовал в битве на Курской дуге.

Ну а я в 1943-м поступил в школу. Был у меня прекрасный учитель немецкого языка — Зельман Шмулевич Щерцовский. В 1939 году, когда Польшу оккупировала Германия, он бежал в Советский Союз от нацистов. Здесь отправили молодого парня в Вологду на поселение. Закончил пединститут и преподавал у нас немецкий. Знал его в совершенстве и с нас много требовал. У меня с ним сложились замечательные отношения. Именно он очень помог мне при подготовке в институт.

Школу я закончил с серебряной медалью — и в столицу. Прибыл на Ярославский вокзал с деревянным чемоданчиком и висячим замком. В Москве до того ни разу не был. Первое, о чем спросил в справочном бюро вокзала: «Где находится Институт международных отношений?» Мне назвали адрес: Метростроевская, 53. Сейчас в этом здании Дипломатическая академия. Вступительные сдал на «отлично».

В институте изучал датский и немецкий. И в декабре 1958-го отправили меня на практику в Данию в консульский отдел посольства. Когда вернулся, предложили пойти на работу в органы государственной безопасности. Почему? Об этом надо спросить отдел кадров МГИМО. Конечно, не все выпускники шли в органы. К примеру, со мной в группе учился Юлий Квицинский — будущий первый заместитель министра иностранных дел СССР, будущие известные послы. Но, помню, когда в 1984-м я впервые после долгих лет работы в зарубежье попал в Ясенево (штаб-квартира Службы внешней разведки. — Н.Д .), чуть не каждого там встреченного обнимал и приветствовал, потому что знал по учебе в институте.

Итак, в 1959-м меня в первый и в последний раз вызвали на Лубянку — тогда улицу Дзержинского, дом 2. Спросили: где бы ты хотел работать? Я ответил: только на оперативной работе — чтобы никаких писулек. Предложили стать разведчиком-нелегалом. Только вот я и сейчас могу похвастаться одной шишкой — на пальце. Никогда мне не приходилось писать столько, сколько на этой несчастной оперативной работе.

— Но разве для нелегальной работы не требуется знание иностранного как родного?

— Немецкий у меня к тому времени был хороший. Датский изучал в институте и во время практики. Взяли меня на подготовку. Причем была она очень короткой. Пришел учиться 1 августа 1959 года, а уже 2 октября 1962-го выехал на боевую работу в одну западную страну. Предварительно готовился в ГДР. Тогда это нам здорово помогало. Хотя и не всегда. Потому что подхватил в Лейпциге саксонский диалект. И никогда не забуду, как вскоре, уже в Западной Германии, совершенно случайно разговорился в кафе с сотрудником криминальной позиции. И вдруг он меня спрашивает: вы, говорит, не отсюда, не из Брауншвайга? Нет, отвечаю, я — австриец. Он качает головой: странно, голову бы дал на отсечение, что вы — саксонец. Пришлось убеждать его, что мама моя — саксонка, отец — австриец. К счастью, моего соседа по столику, парня молодого, в тот момент больше интересовали сидящие рядом барышни.

Потом была Дания.

— И чем вы там занимались, помимо своего основного дела, конечно?

— Каждый разведчик-нелегал должен иметь какую-то профессию прикрытия. У нас в Москве в тот момент меня могли сделать слесарем по ремонту автомашин, мастером по починке холодильников или телевизоров и тому подобное. Сделали техническим чертежником. Я эту профессию ненавидел всеми фибрами души, потому что по складу — гуманитарий. Но пришлось согласиться. Да и профессия — чистая, хоть под машину не нужно лазить. В Копенгагене пришел в один технический институт, где в числе прочих готовили чертежников. Нужно было учиться три года. Сказал ректору, что хочу закончить за три месяца. Тот посмотрел на меня ошалело, но я спокойно объяснил, что чертить умею и нужен мне только диплом. Он пригласил какого-то преподавателя, поговорили. И они решили так: мне придется заплатить за все три года обучения, но если у меня получится сдать все экзамены за три месяца, выдадут мне сразу диплом. Я ходил в институт каждый день и по нескольку раз. Выполнял все задания и получил-таки датский диплом.

— А какой у вас был паспорт?

— Немцем я был. А паспорт — западногерманский, правда, липовый. Предстояло совершить обкатку по нескольким странам, выбрать какое-то государство, в котором я якобы жил многие годы и где мог, по легенде, заработать достаточно денег, как иностранец. Сначала мне предложили выехать в Ливан. Плыл туда на теплоходе из Неаполя. В пути познакомился с девушкой, очень хорошо знавшей английский. Она меня потом шесть месяцев обучала, и довольно неплохо.

В Ливане выяснилось, что ливанцы-арабы очень любят немцев. Что касается Дании, откуда я приехал, то о существовании королевства Датского там мало кто догадывался.

Потом по заданию Центра выехал в Алжир. Предстояло устроиться на длительное оседание там. В Алжире еще стояли французские войска, но президентом был уже Ахмед Бен Белла.

В этой стране никто не знал ни английского, ни немецкого, ни уж тем более, датского. Через знакомого француза, говорившего по-немецки, точнее, через его приятелей, устроился на работу техническим чертежником. Все инженеры и архитекторы там были швейцарцы, а уж они говорят по-английски, по-немецки, по-французски и по-итальянски. А в Алжире в то время даже многие арабы говорили только по-французски. Доходило до курьезов. Когда Бен Белла решил переименовать все улицы и их названия вывели арабской вязью, беспорядок начался потрясающий. В общем, пришлось мне в Алжире выучить и французский, а впоследствии, много позже, еще и итальянский. До сих пор нормально говорю на всех этих языках.