Сергей Рахманинов. Воспоминания современников. Всю музыку он слышал насквозь… - Коллектив авторов Страница 43

class="p1">Сергей Васильевич нелегко сходился с людьми; он не принадлежал к числу тех, кто, едва познакомившись, сейчас же переходит на «ты». В особенности же мало было людей, кроме близких родственников, которых он называл по имени; таким близким друзьям, как Морозов и Слонов, он говорил «ты», но даже их называл по имени и отчеству. С братом моим он как-то незаметно перешел на «ты» и называл его, как все Сатины, уменьшительным именем.

Однажды вечером, вскоре после издания Гутхейлем «Алеко», в комнату вошел Сергей Васильевич с очень расстроенным и недовольным видом. Он только что приехал со званого обеда от К.А. Гутхейля, который тогда жил в особняке в бывшем Денежном переулке, и рассказал, что по предложению К.А. Гутхейля выпил с ним на брудершафт.

– Ну как же я буду его называть? – говорил Сергей Васильевич с совершенно несчастным видом. – Не могу же я ему говорить: Карлуша, ты? – Наконец, решил, что будет ему говорить «ты», но называть Карлом Александровичем, и на этом успокоился.

Летом 1894 года мы разъехались – Сатины в Ивановку, мы в Бобылевку, и, конечно, гостили мы с братом у Сатиных, а они у нас.

Бобылевка находилась в Саратовской губернии, которая отличалась огромными просторами степей и полей и отсутствием лесов, но в Бобылевке, недалеко от усадьбы, был довольно хороший лес, красивая река, впадавшая в Хопер[144], большой фруктовый сад, спускавшийся к реке, парк, в котором стоял помещичий дом очень красивой архитектуры, и церковь, совершенно не похожая на обыкновенные деревенские церкви.

Большой дом в парке был обитаем только во время редких и кратковременных приездов владельцев имения Львовых. В раннем детстве он казался нам каким-то таинственным и, может быть, именно поэтому очень нас привлекал. Он был трехэтажный, с колоннами и с большими балконами на каждом этаже. Стены в столовой были из желтого мрамора, в гостиной – из белого, а потолки чудесно расписаны гирляндами цветов; это была, вероятно, работа очень хороших мастеров. Перед большой террасой, выходившей в парк, была огромнейшая клумба роз и кусты сирени.

Дом, в котором мы жили, находился недалеко от парка и был окружен садом, посаженным руками моей матери. Деревья и кусты в нем вырастали вместе с нами; может быть, мы поэтому так любили этот уголок.

Ивановка находилась в Тамбовской губернии и была типичным степным имением. Лучшее в усадьбе – парк, посаженный Варварой Аркадьевной, когда она после замужества приехала в Ивановку.

В то время, о котором я говорю, парк был большим и тенистым. Особенно было много сирени и разных цветущих кустарников, так что весной было очень красиво. В усадьбе стояли два жилых деревянных двухэтажных дома, правда, с большими террасами и комнатами, но, по-моему, очень некрасивых и неуютных. Недалеко от дома был большой пруд, к сожалению, совершенно лишенный зелени, и лесок, который даже назывался «кустиками». Вот и все красоты Ивановки. Но Сатины любили свою Ивановку, а мы с братом – Бобылевку.

Наташа, Соня и Володя Сатины приехали в Бобылевку в самом начале лета 1894 года. Мы весело и приятно провели время. Бобылевка им так понравилась и они ее так расхвалили Сергею Васильевичу, что в следующий же их приезд летом того же года он приехал вместе с ними.

Летом 1895 года мы задумали дать в Бобылевке концерт и на вырученные деньги купить библиотеки для двух школ. Когда нам пришла в голову эта мысль, мы, конечно, совсем не думали о том, с какими трудностями сопряжено устройство концерта в деревне. Мы только горели желанием своим выступлением, как настоящие артисты, заработать деньги на такое хорошее дело.

Сергей Васильевич без всякой просьбы с нашей стороны выразил согласие участвовать в нашем концерте. Отец мой, видя наш энтузиазм, взял на себя всю административную часть. Концерт был устроен в бобылевской школе; здание было новое, недавно отстроенное; состояло оно из двух классов; перегородку между ними удалось легко разобрать, так что получился довольно длинный, поместительный зал. Сделали небольшую низкую эстраду и перевезли два инструмента. Труднее всего было распространение билетов. Публика наша состояла из интеллигенции соседних сел и деревень и из наших личных знакомых, живших на расстоянии до пятидесяти верст в окружности. Прибегали и к объявлениям, и к почте, и к нарочным. Все шло прекрасно, все затруднения преодолевались.

Несколько омрачило наше настроение только то обстоятельство, что Сергей Васильевич заболел приступом малярии и на концерт не мог приехать. За исключением этого, концерт прошел очень удачно как в художественном, так и в материальном отношении. Мы выручили триста рублей, были этим очень горды и довольны и сейчас же выписали из Москвы две школьные библиотеки.

Весть о нашем концерте распространились далеко за пределы Бобылевки. И даже два года спустя, 13 июня 1897 года, Наташа писала мне из Ивановки:

«Маша Сатина только что вернулась домой из Киева, она мне рассказывала, что в дороге встретила одну даму, с которой разговорилась, и та ей рассказала про наш бобылевский концерт и про вас всех»[145].

Летом 1895 года Сатины еще раз собирались приехать к нам, но этот приезд не состоялся. Наташа мне пишет 29 июля 1895 года:

«…к сожалению, несмотря на мое страшное желание, я никак не могу приехать к вам 3-го [августа]. В моей судьбе опять произошла перемена, и я уезжаю в Москву 20 августа, чтобы 24-го держать экзамен в консерваторию. Как видишь, мне теперь нужно очень много играть, и я не могу терять ни минуты».

24 августа 1895 года состоялся вступительный экзамен Наташи в консерваторию.

1 сентября 1895 года я получила от нее следующее письмо из Ивановки:

«Дорогая Леля! Извини меня, пожалуйста, что я тебе так долго не писала и не поздравила тебя со днем рождения, но в последнее время я так была поглощена консерваторией и экзаменом, что ни о чем другом и думать не могла. К моему великому счастью, теперь все кончилось, и я снова вернулась в Ивановку. Расскажу тебе все по порядку: 21-го мама и я выехали в Москву и 22-го были уже там, так как экзамен был назначен на 24-е. На другой день приезда к нам приехал Ремезов, которому я сыграла весь свой репертуар. Он остался мной доволен и велел только не волноваться и прийти в консерваторию в 10 часов. Наконец, настал день экзамена! Я страшно боялась. Экзаменующихся было очень много, так что когда я вошла в залу, то меня прежде всего испугала эта масса народа и профессоров.

Посреди зала стояла эстрада с двумя роялями и недалеко от нее большой стол, за которым сидели Сафонов, Пабст, Шлецер, Кашкин и др. Не могу тебе описать весь ужас этого экзамена; я пробыла в консерватории от 10 часов утра до 6 часов вечера и все время волновалась. Играла я только в 5 часов и до этих пор все время думала, что вот-вот меня сейчас