Михаил Колесников - Сухэ-Батор Страница 43

— Я слышал другое, — устало отозвался богдо-гэгэн. — В голове Сухэ-Батора бродят опасные мысли. Безбожные дела красных смущают его дух. Он хочет обратиться за помощью к красной России.

— Это великое зло, — спокойно согласился Чжалханцза хутухта, — но сердца многих тянутся к России. Кто защитит нас от уничижения и разорения? Гнет Сюя переполнил чашу терпения народа. Китайцы любят говорить: «Ум мягок как вата; глупость тверда как железо». Презренный Сюй не придерживается этой мудрой пословицы. Но мы должны употребить китайскую мудрость против самих же китайцев. Мы должны послать миссию в Пекин, в это же самое время мы обратимся за помощью к Советской России, к Японии и Америке. Я берусь передать письмо американцам. Достойный министр Цэцэн-ван в большой дружбе с японцами. Есть еще одна сила, которую мы можем противопоставить генералу Сюю, — это русская белая армия. Имеются у меня верные люди из бурят, связанные с атаманом Семеновым и неким бароном Унгерном.

Чжалханцза был стар и мудр. Еще в 1890 году, когда в Кобдоском округе появился «перерожденец Амурсаны» известный авантюрист Джа-лама, Чжалханцза хутухта поддержал его и даже обратился в Пекин с жалобой на улясутайского губернатора. Илагусхин хутухта, Ханда-Дорджи и Чжалханцза хутухта писали тогда в Пекин: «…если дело и дальше будет идти так, то монголам больше ничего не останется, как взяться за оружие…» Для тех времен это был смелый поступок. Чжалханцзу провозгласили чуть ли не национальным героем, приблизили ко двору. Позже он бывал членом и премьером автономного правительства. Верно служил русскому царю, торговался с Чен И о цене продаваемой автономии. Пронюхав о кружке Сухэ-Батора, он познакомился с самим руководителем и даже раза два бывал на собраниях.

Долгая жизнь умудрила его. Девизом стали слова: не пренебрегай ни великим, ни малым — каждый может пригодиться. Это был хитрый, изворотливый приспособленец. Богдо-гэгэн, доверяя многолетнему опыту хутухты, часто советовался с ним.

Сухэ-Батор был намного моложе Чжалханцзы, но все уловки престарелого «святителя» не могли ввести его в заблуждение. И все же он решил действовать через хутухту. Вторая группа, которую должен был возглавить Сухэ-Батор, деятельно готовилась к поездке в Россию. Чойбалсан не подавал никаких вестей, но, несмотря на это, следовало заставить богдо-гэгэна поставить печать под официальным обращением к Советскому правительству. Чжалханцза с охотой согласился выполнить поручение. Неизвестно, обращался он к богдо или нет, но, по его словам, он дважды разговаривал с «многими возведенным» и каждый раз получал ответ: «Пока воздержаться».

Можно было впасть в отчаяние.

«Чжалханцза хутухта обманывает нас… — думалось Сухэ-Батору.. — Нужно изыскать иные пути».

На собрания кружка иногда заглядывал другой «святитель» Дуйнхурийн да-лама Пунцук-Дорджи. Этого да-ламу новые власти обошли чином и жалованьем. Он вечно ворчал и призывал проклятья на голову гаминов. Чтобы досадить любимчикам богдо, ратовавшим за японцев и американцев, он готов был выполнить любое поручение кружка. Пунцук-Дорджи был в дружбе с учителем Жамьяном. Сухэ-Батор вызвал Жамьяна и сказал:

— Действуйте через Пунцук-Дорджи. Время не ждет. Печать должна быть поставлена!

Сухэ-Батор дал каждому из кружковцев приказ всеми средствами добывать оружие. Еще раньше было решено раздобыть винтовки и гранаты в бывшем монгольском арсенале. Оружейные склады охранялись плохо, и Сухэ-Батор на одном из собраний разработал тщательный план нападения на арсенал. Но кто-то донес об этом замысле китайским властям, и на следующее утро у складов появилась многочисленная охрана. Пришлось отказаться от заманчивого плана.

Все чаще и чаще за последнее время в Урге стали появляться разрозненные группы белогвардейцев, отступивших под ударами Красной Армии. По приказу китайских властей белогвардейцев сразу же обезоруживали.

— Следует опережать гаминов, — говорил Сухэ-Батор. — Будем скупать оружие у белогвардейцев — скоро оно нам пригодится.

И в самом деле, кружковцам удалось выменять на мясо и творог целый ящик ручных гранат и несколько револьверов. Но это были небольшие успехи. Все с нетерпением ждали вестей от Чойбалсана.

Неужели так и не удалось ему перебраться через границу? А возможно, его схватили гамины. Об этом страшно было думать.

И вдруг от Чойбалсана была получена телеграмма.

«Наши торговые дела идут хорошо, — читал Сухэ-Батор, и пальцы его дрожали. — Почему задерживается выезд остальных? Напоминаю, что необходимо привезти подарок от богдо».

— Он в России! — воскликнул Сухэ-Батор. — Нужно письмо с печатью богдо…

Но Жамьян каждый раз приходил с понурой головой:

«Нет, Пунцук-Дорджи не удалось доложить богдо о письме»… Сухэ-Батор едва сдерживал себя. Он мысленно награждал «многими возведенного» самыми нелестными словами. Если бы можно было ворваться во дворец и под дулом револьвера заставить эту старую слепнущую клячу, этого закоренелого сифилитика и пропойцу поставить печать на документе!..

Терпение истощалось. Глупая формальность. Но как много значит она сейчас!..

Разбитый и усталый возвращался Сухэ-Батор в свою юрту. Играл с сыном Галсаном, но лицо было сурово. Янжима безмолвно смотрела на мужа. А глаза опрашивали: «Ну как? Удалось поставить печать?»

И Сухэ-Батор, понимая этот безмолвный вопрос, сдерживая раздражение, отвечал:

— И на этот раз ничего не вышло. «Многими возведенный» беспробудно пьян. Вчера его отливали водой. Мы решим так: ты вместе с Галсаном перейдешь жить в мазанку к соседу. Я уже договорился. Юрту прядется продать. На дорогу нужны деньги. Много денег. Ведь я поеду в Троицкосавск под видом купца. Нужно купить телеги. Отсиживаться в Урге больше нет смысла. Получил телеграмму от Чойбалсана. Торопит…

Янжима только вздыхала. Она знала, что муж идет на верную гибель, но разве отец Дамдин отговаривал его в первый раз? Да и вправе ли она отговаривать его от поездки, если смысл всей жизни его именно в том, чтобы вызволить из неволи свой народ? Она и сама посещала собрания кружка и знает, что такое партийный долг.

За себя и за сына она не тревожилась. Только бы с Сухэ-Батором ничего не случилось. И все-таки сердце сжалось от дурного предчувствия. Трудно быть женой солдата, еще труднее быть женой солдата революции…

Вернулся сияющий Жамьян, протянул бумагу. Сухэ-Батор не верил глазам: на письме стояла печать богдо! Значит, Пунцук-Дорджи сделал свое дело.

В Россию, в Россию, на север!..

НА СЕВЕР, В РОССИЮ!