Клод Дюфрен - Великие любовники Страница 43

Но что бы он ни говорил, надо полагать, что Мопассан иногда воздавал должное «рисовому пирогу», потому что в то время у него было приключение с одной молодой графиней, совсем недавно вышедшей замуж и привлеченной его насыщенным ругательствами словарным запасом и широкими мускулистыми плечами. Но все-таки в присутствии этих женщин, таких незнакомых ему, таких отличных от тех, с кем он встречался в кабаре или в каком-нибудь гостеприимном доме, Ги чувствовал себя не в своей тарелке. Жорж де Порто-Риш[83], автор любовных романов, слава к которому пришла в первой половине девятнадцатого века, провел тонкий анализ поведения своего собрата по профессии: «Главной заботой Ги де Мопассана было не оказаться в дураках. Он идет вперед с пистолетом в руке, женщины ищут его общества, нежат его. Однако г-н де Мопассан никого из них не допускает до своего сердца. Некоторые чувства не могут им овладеть: он морально немощен». Но физически он отнюдь не был немощным. И даже если светские женщины раздражали его своим жеманством, он не мог не отвечать на их призывы. И причиной этому была его чрезмерная чувственность. Тем более что, когда он стал знаменитым, отказа у них он не знал. Увы, стоило им уступить, они сразу же ему надоедали, и он начинал искать другие развлечения. Но все было напрасно: скука была его вечным и самым верным спутником жизни. Скука преследовала его повсюду, куда бы он ни направлялся, в какой бы компании ни находился. Приступы депрессии, которые Мопассан скрывал за громко выражаемой веселостью, возвращались и становились все более частыми и все более глубокими. Даже литература его не радовала: «Две трети моего времени я провожу в глубокой скуке, – написал он Марии Башкирцевой[84].– Одну треть его я пишу строки и стараюсь продать их как можно дороже, приходя в отчаяние, что занимаюсь этим ужасным ремеслом». Безумие, которое поразило его мозг менее чем через десять лет, уже незаметно вонзило туда свои когти. Однако, несмотря на это унылое состояние духа, на участившиеся нарушения зрения, он никогда не проявлял с такой силой свой талант, не был столь плодотворным. Мопассан уже заканчивал писать свой роман «Милый друг», ставший одной из вершин его творчества и принесший ему славу. Но это не сделало его более счастливым.

Зимой 1889 года он уехал в Канны, чтобы убежать от скуки и повстречаться с людьми из высшего общества, ставшими его привилегированными мишенями. Что бы он ни говорил, но влечение, которое он вызывал к себе у светских женщин, льстило его самолюбию самца-охотника. Даже если он и делал вид, что презирал их, они будили у него любопытство, которого он никогда не ощущал при встречах с публичными девками. Ги даже нашел силы влюбиться (или ему так показалось?) в одну из аристократок. Графиня Эммануэла Потока происходила из семьи итальянских принцев. Когда она не отдыхала на Лазурном Берегу, то царствовала в Париже в своем особняке, где как королева принимала восторги толпы почитателей, привлеченных ее поразительной красотой, свободой нравов, а главное, обстановкой, царившей на ее вечерах. Каждую пятницу она устраивала «ужин покойников», в ходе которого, чтобы доставить ей удовольствие, каждый из воздыхателей играл роль любовника, умершего от потери сил в результате чрезмерного занятия любовью. Слуги на этих любопытных маскарадах были одеты довольно легко, а между гостями сновали невозмутимые, одетые по-французски официанты и разносили подносы с обильными блюдами. Чтобы завершить картину, под потолком на трапеции выступала эквилибристкой в акробатическом трико маркиза де Бельбеф. Эта мадам де Бельбеф была странным существом: будучи дочерью герцога де Морни, перед войной она стала героиней скандальной хроники всего Парижа. Один раз маркиза выступила в «Мулен Руж» с показательным номером вместе со своей партнершей, юной Колетт Вилли[85], в будущем знаменитой писательницей.

В своей великолепной биографии Мопассана Анри Труайя нарисовал соблазнительный портрет Эммануэлы Потока: «Она постоянно носила широкий длиннополый плащ, под подбородком был повязан газовый шарфик, на груди сверкал ряд жемчужин. Она душилась специально для нее приготовленными духами, как говорят, от Герлена. Ее лицо было белым, как фарфор, она не пользовалась румянами, пудрой. Ее волосы были зачесаны гладкими прядями, как у девственницы, а взгляд был одновременно бесстыдным и многообещающим».

Благодаря своей соблазнительности, а главное, своим недостаткам, она поймала Мопассана в сети. С ней он не знал, как себя вести. Это он-то, который никогда не испытывал затруднений с женщинами. Будучи недовольным, что попал в западню, словно новичок, он время от времени делал попытки эпатировать ее. Получив от графини шесть надушенных кукол, он отправил их ей обратно, набив тряпками, и приложил свою визитную карточку, на которой написал: «Все за одну ночь», – намекая на то, что все они стали беременными его стараниями!

Но чтобы шокировать подобную женщину, нужно было нечто большее. Мопассан прибегнул к более распространенным методам, к стихам:

Куда былые увлечения ушли?Меня развратником когда-то называли,Но те деньки давно уже прошли,И я теперь, как ризничий, в печали…Мне показалось… Уж не сплю ли я?Да, показалось… Бог меня прости,Я «Аве» бормотал упорно про себя,Что это вы – Мадонна во плоти.

Или же, как обычный влюбленный, написал ей застенчивое, но прямое послание: «Она откровенная в своих мыслях – так мне, по крайней мере, кажется, – в своих мнениях и личных делах. И именно поэтому я так часто думаю о ней. Ее ум кажется мне резковато-прямым, фамильярным и соблазнительным. Он полон неожиданностей, непредвиденных поворотов и странного очарования… Я отправляю вам, мадам, все, что вам во мне может понравиться».

Получил ли он от Эммануэлы то, чего ожидал? Трудно сказать, графиня была игрива, старалась поддерживать пламя в груди воздыхателей, давая им возможность верить, что она с минуты на минуту готова сдаться, но постоянно откладывая свою капитуляцию на следующий день. Несмотря на то что наш мужчина не привык ждать в прихожей, он не менее полугода провел в ожидании, оставаясь марионеткой в руках этой дамы. Он даже поехал за ней в Канны в надежде все-таки получить желанную награду, но тут пришло некое письмо, вызвавшее его любопытство и одновременно смущение. «Мсье, – написала ему загадочная читательница, – вы обожаете естественную правду, волнуя нас подробностями таких глубоких человеческих чувств, что мы узнаем в них себя и любим вас эгоистичной любовью. Вы довольно известная личность, чтобы мы романтично мечтали стать доверенным лицом прекрасной души… если, она, конечно, прекрасна. Теперь послушайте меня внимательно: я хочу оставаться неизвестной… но предупреждаю вас, что я очаровательна: эта сладкая мысль заставит вас ответить мне».