Людмила Штерн - Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском Страница 44

Joseph, darling!

Я звонила несколько раз твоей Ann, не заставала и оставляла messages, но она, helas, не откликнулась. Может, ее нет в городе?

Нам позарез необходимо подтверждение дат для твоих осенних выступлений. Натану надо резервировать залы. Русские народные массы, прослышав, что ты грядешь, полны литературного энтузиазма.

Вот как выглядит расписание:

October 28, Saturday – Детройт

November 12, Sunday – Чикаго

November 15, Wednesday – Сан-Хозе

November 16, Thursday – Сан-Франциско

November 17, Friday – ОТДЫХ

November 18, Saturday – Лос-Анджелес

Насчет Торонто решение пока не принято. Его можно соединить или с Детройтом (тогда выступление там будет 29-го октября), или с Чикаго (тогда это будет тот же уикенд, то есть пятница, 10-е ноября).

Предварительно эти даты были с Анн согласованы. Она сказала, что уикенд 4 – 5 ноября ты занят в Техасе, а уикенд 10 – 12 ноября как раз свободен от мероприятий в NYC.

Пожалуйста, попроси Анн мне позвонить или позвони сам. Я буду в городе до 19-го августа, после чего дней десять на Кэйпе.

Обнимаю тебя, привет твоим дамам.

Твоя Л.

Продюсер Натан Шлезингер арендовал в нескольких городах залы в синагогах. Когда я показала Иосифу список снятых помещений, он резко сказал: «Никаких синагог, пожалуйста. В синагогах я выступать не буду». Шлезингеру пришлось отказываться от контрактов и менять залы. Депозиты ему не вернули, и он потерял довольно много денег...

Загадочным было и отношение Бродского к Израилю. В 1985 году Витя Штерн был приглашен прочесть два курса в Университете Бен-Гуриона в Беер-Шеве. Мы собирались прожить там весь осенний семестр. Я позвонила Бродскому попрощаться, а заодно и пригласить в гости: нам обещали большую профессорскую квартиру, машину и прочие блага, полагающиеся «заграничному» профессору.

«Ты собираешься четыре месяца прожить в Беер-Шеве? – переспросил Бродский, будто не веря своим ушам. – Витька, понимаю, будет занят с утра до ночи, но ты же там от скуки загнешься».

На мои возражения, что вовсе незачем сидеть в Беер-Шеве, что в Израиле все рядом: до Иерусалима – час, до Тель-Авива – час, а до Мертвого моря и того меньше, что мы объедем на машине всю страну, – он от приглашения отказался: «Я, знаешь ли, плохой еврей».

Звучало это странно. И для еврея, и для христианина, и для мусульманина, сквозь всю историю человеческой цивилизации, Израиль – одно из самых значительных и волнующих мест на земном шаре.

Известно, что Бродского не раз приглашал Иерусалимский университет читать лекции или выступить с литературными вечерами, но он даже не желал это обсуждать.

Как-то один американский антрепренер попросил моего содействия: уговорить Бродского выступить с литературными вечерами в шести израильских городах. Условия ему предлагались великолепные.

Я попросила у Иосифа «аудиенции», и мы встретились в китайском ресторане на углу 80-й улицы и 2-й авеню. (Хороший был ресторан, к сожалению, его больше не существует.) Для начала, я решила растопить израильский лед и рассказала о предупреждениях, сделанных одной приятельницей перед нашей первой поездкой на историческую родину.

Предупреждение первое: «Людка, не забудь взять таблетки от головной боли. Там летом жарища, жгучий сухой хамсин... Вот у Понтия Пилата болела голова... Ты помнишь, чем это кончилось?»

Предупреждение второе: «Одни по Иерусалиму не ходите, нечего зря ноги бить. Осматривайте старый город с кем-нибудь из местных, кто знает, что где находится... А то мы обыскались гроба Господня».

Иосиф очень развеселился, и тут я выступила с «заманчивым» предложением.

– Нет, я не поеду.

– Но почему?

– Потому что там жара, хамсин, – засмеялся Бродский. – Мне это все противопоказано.

Я сказала, что весной климат вполне терпимый. Он сказал, что у него на весну другие планы. Я сказала, что тогда – ранней осенью. Он сказал, что в осенний семестр он преподает... Я сказала... Он сказал...

В замечательной юношеской поэме «Исаак и Авраам» Бродский так описывает пустыню Негев:

В пустыне Исаак и Авраамчетвертый день пешком к святому местуидут одни по всем пустым холмам,что зыблются сродни (под ними) тесту.Но то песок. Один густой песок...............................................................................................................Кругом песок. Холмы песка. Поля.Холмы песка. Нельзя их счесть, измерить.Верней – моря. Внизу, на дне, земля.Но в это трудно верить, трудно верить.Холмы песка. Барханы – имя им....

Не будем придираться к историческим неточностям. Они шли не одни (их сопровождали еще два человека) и пришли к святому месту на третий день (Книга Бытия, глава XXII).

Но ни «кругом песка», ни холмов песка, ни барханов там быть не могло. (Так выглядит пустыня Сахара.) Путь из Беер-Шевы в Иерусалим проходит по каменной пустыне Негев. Вокруг скальные, красновато-рыжие холмы и величественные горы. Камни выветриваются и крошатся, превращаясь в острые осколки, но... никакого песка.

Мне могут возразить, что эта достоверность никому не нужна, что «какая разница» и что поэт в своем воображении видит пустыню именно такой. Но я думаю, что, если бы Бродский увидел ее своими глазами, он описал бы ее иначе.

Это – не упрек. «Исаак и Авраам» были написаны в 1962 году, когда Израиль был для нас дальше, чем другая галактика. Ни о каких поездках туда не было речи.

Но Бродского всю жизнь интересовали библейские и евангельские темы. Как известно, он писал рождественские стихи к каждому Рождеству. И дарил их своим друзьям с милыми посвящениями. Например, Барышникову в 1994 году:

Мишелю под елочкуи на книжную полочку.

А вот стихи, подаренные ему Иосифом за два месяца до смерти:

Горячо любимой Мыши26 октября 1995 года....И Тебя в Вифлеемской вечерней толпене узнает никто: то ли спичкойозарил себе кто-то пушок на губе,то ли в спешке искру электричкойтам, где Ирод кровавые руки вздымал,город высек из страха и жести;то ли нимб засветился, в диаметре мал,на века в промелькнувшем подъезде.

Барышников рассказывает, что в первом варианте Бродский написал «в провонявшем». Потом исправил на «в промелькнувшем». Так это и осталось в напечатанном тексте. Но, даря Мише эти стихи, Бродский вместо «в промелькнувшем» рукой вписал «в неприглядном». Барышников спросил, какой же вариант окончательный: «в промелькнувшем», или «в неприглядном»? Бродский ответил: «Как хочешь, ты – хозяин».