Леонид Аринштейн - Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…». По следам «Непричесанной биографии» Страница 44

Брадатый староста белёвской… (III, 706)

Белёв – городок небольшой, в Петербурге не часто его поминали, но вот именно в Белёве, а точнее, в трех верстах от Белёва, в усадьбе Афанасия Ивановича Бунина, родился и провел детство Жуковский. Так что упоминание Белёва было бы, говоря словами Пушкина из другого стихотворения, «уж слишком ясно». И поэт убрал «белёвский», заменив простонародным именем Авдей.

Правда, и следующие стихи про подарок, который преподнес своей барыне белёвский староста, тоже выглядят довольно прозрачным намеком. Дело в том, что один из бунинских крестьян, вернувшись из турецкого похода, привез в подарок своему барину и барыне пленную турчанку – Сальху. Турчанка приглянулась Афанасию Ивановичу и через некоторое время родила от него смуглого чернявого мальчика. Отчество и фамилию мальчик получил от своего крестного – Андрея Григорьевича Жуковского, разорившегося дворянина, жившего у Буниных на правах бедного родственника и вроде бы помогавшего управлять имением.

По стихотворению разбросаны и другие намеки, позволяющие предположить, что отношение Пушкина к маленькой черной птичке как-то перекликается с его отношением к Жуковскому. Само же это отношение иначе как сдержанно-насмешливым не назовешь. В самом деле, невесть откуда взявшаяся птичка без роду и племени (в черновике было: «Невелика, казалось, птичка…») взлетела довольно высоко, превзойдя «иного мудреца». Поэт недвусмысленно связывает этот успех с некоторым лукавством (в черновике: «Скворец поглядывал лукаво») и даже ханжеством «птички», которая, «вздыхая о царствии небес», неплохо устроилась и на земле.

Действительно, несмотря на свое сомнительное дворянство, полученное в 1795 г., но надлежащим образом не оформленное, и потому опротестованное Департаментом герольдии[181], Жуковский был приглашен в Императорскую семью в качестве наставника Цесаревича и дослужился до высших чинов табели о рангах Российской Империи.

Впрочем, Пушкин не доводит дело до прямого сарказма, растворяя свою сатиру в более или менее безадресных насмешках: «Скворец, надувшись величаво» или в черновике: «выговаривал речисто», «проговаривал умильно» и т. п. Смягчению общей сатирической напряженности стихотворения служит и комическая концовка: живой пасхальный подарок сам произносит пасхальное приветствие.

Это и понятно. Ведь Пушкин создавал не сатирическую эпиграмму, скажем, на Булгарина или Каченовского, а просто записал дружескую шутку для себя.

Пушкин и «гекзаметрическая сказочка»

Во второй «масонской тетради» Пушкина (ПД № 835) на л. 54 об.–55 имеется несколько черновых набросков, доставивших немало хлопот издателям и исследователям творчества Пушкина.

Вот эти наброски в том порядке, в каком они представлены в тетради:

1. – Что козырь? – Черви. – Мне ходить…

2. – Кто там? – Здорово, господа!..

3. – Так вот детей земных изгнанье…

4. – Сегодня бал у Сатаны…

В большинстве изданий сочинений Пушкина эти наброски печатают вместе с четырьмя другими, перекликающимися с ними по смыслу, под общим заглавием «Наброски к замыслу о Фаусте». На неправомерность такого объединения указал в 1979 г. М. П. Алексеев и позже – С. А. Фомичев[182].

Однако дать убедительную интерпретацию содержания пушкинских набросков ни тот, ни другой автор не смог. Между тем, если внимательно вчитаться в тексты из тетради ПД № 835, в особенности первого из них, то нельзя не обратить внимания на их сходство с некоторыми местами баллады Гебеля «Der Karfunkel», известной Пушкину по переводу Жуковского «Красный карбункул»[183].

Баллада Гебеля повествует о судьбе деревенского парня Михеля (в переводе Жуковского имя заменено на более, по его мнению, немецкое Вальтер), который любил выпить и играть в карты. За душу Вальтера борются сатанинские силы, персонифицированные в образе традиционного черта, именуемого здесь Зеленым, a с другой стороны, столь же традиционные силы добра – жена и сын Вальтера. Сам Вальтер колеблется, но постепенно все более уступает пристрастию к вину и картам, что полностью отдает его и его семью в руки Зеленого. Последний разоряет семью Вальтера, доводит его до состояния, в котором тот убивает свою жену, гибнут дети. Наконец, в ситуации, точно рассчитанной Зеленым, оказывается вынужденным покончить собой сам Вальтер. Вот как выглядят фрагменты баллады, привлекшие внимание Пушкина в переводе Жуковского.

Первый фрагмент: Зеленый приглашает Вальтера сыграть с ним в карты:

«Я не играю», – Вальтер сказал…

…«Вздор! – возразил, сдавая, Зеленый. —

Мы играем не в деньги, а даром, садись, не упрямься».

У Пушкина:

Ведь мы играем не из денег,А только б вечность проводить.

(II, 382)

Второй фрагмент: сын хочет отвлечь Вальтера от игры.

У Жуковского:

Вот белокуренький мальчик к окну подошел и стучится.

«Вальтер (кличет он), Вальтер, послушай, выдь на словечко».

Вальтер ни с места. «После приди, – говорит он. – Что козырь?»

Взятку берет он за взяткой…

У Пушкина:

– Что козырь? – Черви. – Мне ходить.– Я бью. – Нельзя ли погодить?– Беру. – Кругом нас обыграла.

(II, 381)

«Нельзя ли погодить?» – это слова мальчика, уговаривающего отца остановиться.

Третий фрагмент: мальчик продолжает уговаривать Вальтера отвлечься от игры и выйти к нему.

У Жуковского:

«Вальтер (кличет мальчик опять и пуще стучится),

Выдь на минуту; словечко, не боле». – «Отстань же, не выду;

Козырь!.. туз бубновый!.. семерка крестовая!.. козырь!»

У Пушкина резкий ответ Вальтера дан в развернутой форме:

– Молчи! ты глуп и молоденек.Уж не тебе меня ловить.

(II, 381)

Что же побудило Пушкина набросать собственный вариант перевода нескольких стихов, уже переведенных Жуковским?

Одной из причин было уже упомянутое негативное отношение Пушкина к ритмико-интонационной стороне переводов Жуковского из Гебеля, в чем Пушкин, между прочим, расходился с большинством своих собратьев-поэтов.

24 декабря 1816 г. на заседании общества «Арзамас» Жуковский читал свой новый перевод из Гебеля – балладу «Красный карбункул». Сохранился шутливый протокол этого заседания:

«Секретарь Светлана <арзамасское прозвище Жуковского> представил членам донесение о своих поступках; и члены уверились, что он приобрел новые великие совершенства, документами сих новоприобретенных совершенств служат: <…>