Борис Львов-Анохин - Олег Даль: Дневники. Письма. Воспоминания Страница 45

Наша жизнь у Шкловских в Переделкине оборвалась внезапно и непонятно. Сима сказала мне, что я должна уехать, что спать в проходной комнате неудобно и мне, и им. На другое утро рано я уехала, а на другой день, забрав кошку и трех котят, уехали Лиза с Олегом. И три года мы не были у Шкловских, не звонили им. Мы очень огорчались, особенно Олег, но иначе не получалось. А через три года позвонила Сима и сказала: «Приезжайте». И мы приехали втроем.

Мы жили в нашей квартиренке в 2 комнаты, наверху — отвратительная семья с криками, руганью и роялем, который использовали две девки, играя попеременно «Цыганочку» и «Собачий вальс». Им доставляло наслаждение скакать и прыгать, зная, что это мешает нам, а главное, Олегу, который не соизволил обратить на них внимание. Олегу нужно было полтора часа, чтобы добраться до театра: пешком, автобусом, метро…

Мы прожили в этой квартире с ноября 1975 по июнь 1978 года. Я помню, как Олег пришел домой, в кармане его был смотровой ордер на квартиру, но он не сразу об этом сказал. Он, как всегда, придя с улицы, долго чистил ботинки, потом надел тапочки и сказал нам об ордере. Мы поняли только, что от квартиры, от района он в восторге, но слова его были скупы, и восторг был спрятан далеко, глубоко. Но все-таки Лиза сразу почувствовала, что ему не терпится показать ей квартиру, и они поехали.

И вот теперь мы живем в этой квартире, с марта 1981 года — уже без него.

Судьба дала ему много, но в очень небольших дозах. Он долго жил бродягой, потом встретил Лизу, полюбил ее, у него был дом — такой, как он хотел, но все это продолжалось всего 10 лет. Он мечтал побывать в других странах. Он был в Польше, в Болгарии, в Чехословакии и в Эдинбурге и Лондоне. Очень коротко, но был. Он всегда мечтал иметь своей кабинет, и он у него был — всего около двух лет, но такой, как он хотел. Ах, наш дорогой и любимый человек! Два у нас с Лизой дорогих — отец мой и Олег. И они всегда рядом с нами. Лиза окружена фотографиями Олега, помогает Наташе, которая готовит сборник об Олеге.

18 октября 1983 г.

Опять собираюсь в Архив. Нужно кое-что сделать для М., который сидит у нас (приехав из ГДР) и читает письма и дневники Б.М. И никто из живущих в Москве или где-нибудь в другом городе нашей страны не приходит ко мне, чтобы почитать, посмотреть эти материалы.

Все, что я перепечатала — переписка, дневники, письма к родителям, — все это вот уже лет 7–8 валяется, а может быть, уважительно стоит где-нибудь на полке у супругов Чудаковых. Я не виню их ни в чем — просто констатирую факт. И зачем собирать сейчас новую комиссию по лит<ературному> наследию Б.М.? Зачем? Чтобы издавать его труды? Они будут издаваться, но гораздо позже, если мы будем еще существовать, я имею в виду Россию. А если мы рухнем вместе со всеми своими идеями, то все равно его труды не погибнут все. Их уже много — далеко от меня. Молодежь (не наша) хорошо знает его работы и его биографию. Сама себе говорю «спасибо»!

А жизнь летит — без крыльев, в тупом однообразном пространстве, и лишь иногда мелькнет момент радости: то ли книгу хорошую прочтешь, то ли друзей повидаешь, то ли просто погода хорошая! Или письмо от хорошего человека, кофе от Б., или даже просто хороший сон приснится. Радость может дать многое, а вот счастья уже не будет!

10 декабря 1983 г.

Кто пьет водку, чтобы спастись от сложного состояния — то ли огорчения, то ли жалости к себе, а я принимаю снотворное, пьянею от него и засыпаю. Ох, почерк меня выдает.

Лизу жалко, себя жалко, а напрасно: жизнь была, и интересная, ну а сейчас идет — трудная, тоскливая. Все это надо пережить мужественно, пример этому — Лиза.

Ночь прошла. Перечитала «снотворные» каракули. Вероятно, нехорошо спать всегда с таблетками, но это длится уже многие годы, и если есть вред, то какой-то незаметный. Вредно не спать, вредно волноваться, вредно горе — одним словом, вредно жить. И каждый живет, как может.

Как далеки все люди друг от друга. И не расстояние тому причиной. Можно жить на одной улице, в одном доме, а на общение нет сил — ни нервных, ни физических. Усталость какая-то, которая не проходит.

Как немыслимо трудно, вероятно, было отцу. Столько горя, столько незаслуженных обид, невозможность жить и работать так, как хочется, — и вся жизнь! И ученики его — какие-то неблагодарные или тоже затюканные: никто никогда не просил разрешения познакомиться с дневниками, даже и не знают о них, хотя в «Контексте» были кусочки напечатаны. Вероятно, и не читают «Контекст». А, Бог с ними! Только «зарубежные люди», сидя в кабинете Олежечки, увлеченно читают дневники и письма отца. И то хорошо. И даже очень!

11 декабря 1983 г.

Наше однообразие течет быстро. Вот и начинается новая рабочая неделя — у Лизочки.

Посмотрели вчера по телику спектакль. Позор! Такое показывать в Москве, по первой программе, «созданное» только что! И играет главную «роль» — ЕЛ Неужели ему так нужны деньги? Ну Л. — ради денег, а он-то! Вот уж действительно, «стыд — не дым, глаза не ест»! Лучше снег убирать. За это хорошо платят — и на свежем воздухе!

Вчера показывали английский документальный фильм, в котором были кадры о Хиросиме. Не укладывается в голове, невозможно понять, как могли люди до такого додуматься, сделать это, и еще хотят начать ядерную войну! Надо связать всех этих «деятелей» — и в психушку. Бряцают этими «игрушками» во всем мире уже — и могут добряцаться. Надо иметь яд, чтобы успеть исчезнуть.

Ночь. Д. уехала. Мы — одни. Не спится.

И повторяю все время: лучше быть не может! Не может! Жизнь катится от пятницы до пятницы, а пятница, суббота и воскресенье — это дни, которые приносят маленькие удовольствия и свободу действий. Правда, относительную.

13 декабря 1983 г.

Жду Мишу Кононова, чтобы пойти в кинотеатр у метро «Павелецкая», где в 4 часа должен состояться сеанс с показом кусков из фильмов с Олегом.

Вспомнила, как Олежечка рассказывал о Мише, как оба они были студентами и были ужасно смешливы.

Помню, как я приходила вечером к нему, и, пока Лиза была в ванной, мы часто разговаривали, а потом переходили к смеху. Олег хохотал до слез, я — тоже, а когда приходила Лиза и спрашивала, чего мы смеемся, мы даже не могли вспомнить, с чего начался смех. Такая была потребность в нем. Смешного было мало. Олег бывал мрачен, и этот дурацкий смех был как лекарство.

Сколько юмора было в нем и как ему хотелось играть комедийные роли! Ах, режиссеры, режиссеры, черт бы вас всех побрал! Такие актеры были и есть, а они ни черта не видят. Раневская, Рина — в каких-то эпизодиках! Картины забыты, а эпизодики остались!