Юрий Гавриков - Че Гевара. Последний романтик революции Страница 45

«В течение четверти часа я мог созерцать его и видеть блеск воспаленных глаз, его беспокойный взгляд (в эту ночь Че спал только два часа и, будучи нездоров, спешил выехать по срочным делам. — Ю.Г.). Передо мной находился один из великих борцов Америки»[227].

Альенде, чтобы взглянуть на кубинские события собственными глазами, прилетел туда уже 20 января 1959 года. (Прим. авт.: Надо сказать, что впечатления первого дня пребывания в Гаване чуть было не разочаровали чилийского политика. Услышав под окнами отеля шум какого-то празднества, он вышел па улицу и увидел, по его словам, «невероятную сцену»: но набережной строевым маршем и под музыку оркестра шла возглавляемая мэром Майами колонна из 200 здоровенных североамериканских полицейских. Возмущенный Сальвадор хотел уже звонить, чтобы заказать обратный авиабилет, но, к счастью, встретил в отеле своего старого знакомого Карлоса Рафаэля Родригеса — того самого, что вел в Сьерра-Маэстре переговоры от имени кубинских коммунистов и который посоветовал не спешить с выводами, а поговорить с революционными руководителями.)

Гевара назвал приезд Альенде «символическим»: это был вообще первый визит к нему в крепость.

— Послушайте, Альенде, я знаю прекрасно, кто вы такой, — сказал Че визитеру. — Я слышал два ваших выступления во время президентских выборов 1952 года: одно очень хорошее и другое — очень плохое. Поэтому будем говорить без оглядок, так как у меня сложилось ясное представление о вас.

Гевара рассказал, что последний раз был на родине Сальвадора до президентских выборов, на которых победил генерал Ибаньес. Тем не менее, он удивляет Альенде точной характеристикой нового президента — «отставной военный с диктаторскими тенденциями и политическими взглядами, близкими к Перону»[228].

На вопрос визитера о самых насущных кубинских проблемах Че с лукавой улыбкой говорит, что их «не так много»: всего лишь покончить с наследием диктатуры и сделать жизнь народа счастливой. Потом более серьезно рассказывает (хотя и очень лаконично) о роспуске старой армии, полиции, секретных служб, о примерном наказании батистовских палачей, которые за семилетний срок диктатуры замучили и убили около 20 тысяч кубинцев, о работе в этой связи революционных трибуналов. Гевара рассказал также, что подсудимым будет предоставлено право приглашать в качестве защитников лучших адвокатов, вызывать любых свидетелей. (Прим. авт.: Забегая вперед, скажем, что процессы проходили открыто, в присутствии народа, журналистов, отдельные передавались по телевидению. Улики против подсудимых были столь неопровержимы, что, как правило, все они признавали себя виновными в совершенных злодеяниях. Наиболее одиозные палачи были приговорены к расстрелу.)

Когда речь зашла о бедственном положении трудящихся в Латинской Америке, Че отметил (и Альенде с ним согласился), что в Чили оно намного хуже, чем в Аргентине, что объясняет растущую волну эмиграции чилийцев в эту соседнюю страну. Гевара вспоминал, как он, посетив студентом Чили, охарактеризовал состояние здравоохранения в Чили как «оставляющее желать лучшего», но позднее увидел, что оно намного лучше, чем в других странах континента, которые он посетил[229]. ...В заключение беседы оба доктора-политика успели даже поспорить о невмешательстве латиноамериканских военных в политику: Альенде доказывал, что чилийские военные стояли всегда «в стороне от политики». Че поставил такое утверждение под сомнение, сказав, что на это не надо рассчитывать, даже в Чили. Если бы будущий чилийский президент внял тому совету!..

В заключение беседы Че договорился с Раулем Кастро о визите к нему С. Альенде (позднее была организована встреча и с Фиделем).

После этих трех встреч у Сальвадора Альенде установились дружеские отношения с кубинскими руководителями. Он высоко оценил Кубинскую революцию как новый высший этап в национально-освободительном движении Латинской Америки. Будущий президент Чили обрел и нового последовательного защитника для своей родины.

(Прим. авт.: Многое объединяло Альенде со всеми тремя — идеологическая общность, социальное происхождение, общие кумиры в годы юности — Симон Боливар, Хосе Марти, Сесар Сандино, Пабло Неруда, великий мексиканский художник-муралист Давид А. Сикейрос; с Геварой их роднила и профессия врача. Но были между ними и некоторые различия. В отличие от своих новых друзей Альенде был почти вдвое их старше. К тому же он был парламентским политиком, привыкшим бороться словом, а не с автоматом в руках. И если те с помощью вооруженной борьбы добились победы, то Альенде еще предстояло доказать на деле, что в условиях его страны народ мог победить также через посредство избирательных бюллетеней. Че не только верил в честность Альенде-революционера, но и пришел к выводу, глубоко проанализировав внутриполитическую обстановку в Чили, что Альенде прав в своих намерениях действовать методами, отличными от вооруженного восстания или партизанской войны. Это подтверждает и надпись, которую Э. Гевара сделал на экземпляре своей книги «Партизанская война», которую подарил чилийскому другу. «Сальвадору Альенде, который другими средствами стремится добиться того же. С симпатией, Че»[230].

Второй, и последний, раз Альенде и Че встретились во время конференции ОАГ в Пунта-дель-Эсте (Уругвай), о которой речь пойдет ниже. Обоих пригласили выступить в университете г. Монтевидео антиимпериалистические уругвайские организации. Кубинские эмигранты угрожали обоим расправой. После состоявшегося там митинга Че сказал Альенде:

— Сальвадор, давай выйдем из здания поодиночке, чтобы в случае покушения не сделать «червякам» подарка — в виде одной обшей цели...

«Мы вышли по одному, — вспоминал позднее Альенде. — Огромная толпа окружала университет. Раздавались антиимпериалистические лозунги. Слышались выстрелы. Террористы начали обстреливать здание. Потом мы узнали, что был убит один университетский профессор, наш друг. В этот же вечер Че пригласил меня на ужин в отель, где он поселился, чтобы побеседовать...»)[231].

Шли дни, и проблем перед повстанцами вставало все больше. Вот как описывает Ф. Кастро ситуацию тех тяжелых дней спустя месяц после победы:

«В народе начали ощущаться недовольство, неуверенность, беспокойство... Появилась серия проблем... распределение брошенных ранчо, уход в иностранные посольства с просьбой о политическом убежище, «бегство» валюты за рубеж. Нас несло к очень опасной ситуации»[232].