Роджер Мэнвелл - Знаменосец «Черного ордена». Биография рейхсфюрера СС Гиммлера. 1939-1945 Страница 45

А д в о к а т. Добавил ли Гиммлер что-либо еще во время этого обсуждения?

О б в и н я е м ы й. Он сказал, что не следует опасаться привлекать к участию в таких экспериментах заключенных концентрационных лагерей, которых нельзя отправить на фронт из-за совершенных ими преступлений… Таким образом они могут реабилитировать себя…

А д в о к а т. Какое впечатление произвели на вас эти замечания?

О б в и н я е м ы й. Учитывая серьезность положения в те дни, им нельзя было не сочувствовать.

Рапорты Рашера начали поступать в октябре 1942 года, а посвященную первым результатам исследований конференцию, прошедшую в том же месяце, посетило почти сто медицинских офицеров люфтваффе. После нее медицинский эксперт-консультант отказался от дальнейшего участия в экспериментах, в ходе которых из пятидесяти участников умерло уже человек пятнадцать, но Рашера это не остановило. Он продолжил опыты самостоятельно, и число погибших вскоре возросло до восьмидесяти– девяноста. Удивляться этому не приходится, так как испытуемых, одетых в летную форму или вовсе раздетых, погружали в воду, температура которой была всего на несколько градусов выше нуля, на срок до полутора часов. Гиммлер, крайне заинтересовавшийся и этой новой программой «сбора медицинских данных», писал Рашеру 24 октября: «Я очень жду результатов экспериментов с теплотой тела», хотя Рашер в рапорте из Дахау от 15 августа предлагал отказаться от них, так как замерзшие люди плохо поддавались оживлению. Гиммлер также выражал свое возмущение теми, кто осмеливался критиковать опыты Рашера. «Я рассматриваю как виновных в измене тех, – писал он, – кто даже сегодня отвергает эксперименты на людях, обрекая на смерть отважных немецких солдат… Я без колебаний буду сообщать о таких случаях».

В развитие программы экспериментов по оживлению замерзших из женского концлагеря Равенсбрюк были доставлены четыре проститутки, которым предстояло согревать испытуемых своими телами. Гиммлер глубоко верил в действенность этого метода, однако одна из девушек, к несчастью, оказалась немкой. Рашер пытался ее отговорить, но она заявила, что сама вызвалась в течение шести месяцев исполнять известные обязанности в обмен на последующее освобождение из лагеря. «Мое расовое чувство, – писал Рашер Гиммлеру 5 ноября, – не позволяет мне использовать девушку с чисто нордической внешностью в качестве проститутки, так как в ходе экспериментов ей придется иметь дело с расово неполноценными элементами». В конце концов расовая справедливость восторжествовала, немку отстранили от участия в программе, и опыты продолжились. Уже 13 ноября Гиммлер лично посетил Дахау, чтобы ознакомиться с результатами. В том же месяце он направил старшему офицеру люфтваффе письмо с просьбой отчислить Рашера из военно-воздушных сил, чтобы он мог продолжать свою работу исключительно в рамках СС. «Эти исследования, – писал Гиммлер, – …могут быть осуществлены нами с большей эффективностью, так как я лично принял ответственность за доставку из концентрационных лагерей преступников и других асоциальных элементов, которые заслуживают только смерти». Кроме того, продолжал излагать свои аргументы рейхсфюрер, в последнее время усилились нападки на нашу программу со стороны христианских медицинских кругов, поэтому будет гораздо лучше, если экспериментами будут заниматься только СС, а наш «нехристианский медик» станет офицером по координации усилий между СС и люфтваффе. В качестве главного возмутителя спокойствия Гиммлер назвал доктора Хольцлёнера.

Со временем Рашер действительно был отчислен из люфтваффе и смог осуществлять свою деятельность в условиях полной секретности. Двенадцатого февраля 1943 года он отправил из Дахау подробный рапорт, в котором описывал, насколько ускоряют согревание замерзших людей как сексуальное возбуждение перед половым актом, так и сам половой акт. В конце рапорта Рашер просил перевести его в Освенцим, так как «этот лагерь настолько обширен, что работа будет привлекать меньше внимания. Подопытные слишком громко вопят, когда замерзают!». Но Гиммлер проводил в Освенциме другие эксперименты, и Рашер оставался в Дахау, пока в 1944 году не был арестован вместе с женой за похищение ребенка – все трое детей, чье рождение так впечатлило их крестного отца Гиммлера, оказались незаконно присвоенными. Согласно полученным на Нюрнбергском процессе сведениям, публичному расследованию дела помешал Гиммлер. Рашер оставался под арестом в Дахау и был расстрелян накануне прихода американцев. По словам Гебхардта, «по предложению Гиммлера» тогда же была повешена и его жена.

Рашер – преступник и садист, который испытывал удовольствие, причиняя людям страдания под видом научных исследований, – был, однако, лишь одним из многих, кто трудился не покладая рук, чтобы удовлетворить страсть Гиммлера к медицинским экспериментам. В 1942–1944 годах опыты над людьми велись сразу в нескольких лагерях. Помимо экспериментов с ипритом и фосгеном, которые, как мы уже писали, начались еще в 1939 году, в женском лагере Равенсбрюк экспериментировал с сульфамидными препаратами профессор Гебхардт, бывший личным врачом Гиммлера и хирургом-консультантом Ваффен-СС. Эти опыты были начаты по инициативе Гиммлера и являлись ответом на использование союзными державами сульфамидов и пенициллина, слухи о которых достигли ушей немецких солдат, подрывая их боевой дух. В мае 1942 года Гиммлер провел конференцию, на которой присутствовали Гебхардт и шеф медицинской службы СС. Недавняя смерть Гейдриха от гангрены, несомненно, повлияла на решение Гитлера и Гиммлера произвести экспериментальное заражение газовой гангреной нескольких приговоренных к смерти польских женщин в Равенсбрюке. Работу по испытанию различных сульфамидных препаратов на «девушках-кроликах», как их именовали, курировали шеф медслужбы СС и Гебхардт. Доктор Фриц Фишер, ассистировавший Гебхардту в его частной ортопедической клинике в Гогенлихене (находившейся, кстати, всего в восьми милях от Равенсбрюка) и участвовавший в качестве старшего медицинского работника в экспериментах, причинявших жертвам ужасные боли, говорил на Процессе врачей:

«Преданность государству в период, когда около полутора тысяч солдат ежедневно погибало на фронтах, а счет умерших в тылу вследствие тяжелых военных условий шел на сотни, казалась мне высшим моральным долгом. Я верил, что мы предлагаем нашим подопытным разумный шанс выжить, хотя по германским законам их ожидала неминуемая смертная казнь… Тогда я не был гражданским врачом, свободным в принятии решений. Я был… медицинским экспертом, обязанным подчиняться такой же строгой дисциплине, как и любой солдат».