Дмитрий Володихин - Патриарх Гермоген Страница 45

Так два голоса современников противоречат один другому. В том, что Гермоген был «книжным человеком», обладавшим «словесной мудростью», сходятся оба. Неудивительно: список дел, совершенных святителем на ниве духовного просвещения, лучше любых похвал от современников свидетельствует в его пользу.. В остальном они решительно расходятся.

Определяя, кто ближе к истине, надо внимательно перебрать доводы обеих сторон один за другим. Автором первого, критического в отношении Гермогена текста называли разных лиц, в том числе протопопа Терентия, находившегося под запрещением, вероятно, от Гермогена, — за особое расположение к первому Самозванцу{195}. Но, во-первых, нет прочных оснований, чтобы остановиться на одной из кандидатур, в том числе и на Терентии, озлобленном против патриарха. Одни домыслы. Во-вторых, пусть даже автор и затаил гнев на Гермогена, обязательно ли дурное расположение духа делает человека лжецом? Иной раз он высказывает под действием ярости вещи, каковые постеснялся бы сообщить, если бы оставался спокоен, но в них-то и содержится правда.

Понять, кто из двоих прав, а кто нет, можно лишь сопоставляя два известия между собой и с другими источниками.

С.Ф. Платонов осторожно высказал доверие к первому тексту: «Трудно, разумеется, проверить эту характеристику. Высокий подвиг патриарха, запечатленный его мученичеством за народное дело, закрыл от глаз потомства всю предшествующую деятельность Гермогена и поставил его на высокий пьедестал, с которого стали незаметны действительные черты его личности. Но историк должен сознаться, что тонкая характеристика писателя-современника, звучащая сочувственным сожалением о судьбе Гермогена, не может быть опровергнута другими данными о патриархе»{196}.

Итак, «несладкогласие» Гермогена, очевидно, стоит принять на веру, поскольку и второй, добрый к нему рассказчик, нехотя признает его. Как видно, святитель являлся умным и опытным оратором, но меда и елея голос патриарха не содержал. О каком недостатке может идти речь? Слишком тонкий голосок? Слишком визгливый? Слишком хриплый? Заикание? Неудобная тихость? А бог весть.

П.Б. Васенко высказал гипотезу о необычном «произношении» Гермогена: «Патриарх был начетчиком в духовной литературе и обладал большим даром слова. Лишь внешние недостатки произношения мешали ему стать первоклассным оратором»{197}. Что ж, возможно говор провинциала звучал необычно и даже неприятно для московского духовенства, привычного к утонченному пению, речам «книжных мужей» и… родному «аканью».

Можно остановиться на двух версиях, наиболее правдоподобных с точки зрения здравого смысла.

Прежде всего, Гермоген, дожив до патриаршества, пребывал в возрасте дряхлости. А дряхлость способна добавить в голос дребезжание, шамканье, что угодно, только не благозвучие.

Кроме того, патриарх, казаковавший по молодости лет, мог посадить связки от сырости, мороза, сильного ветра и прочих «прелестей», сопровождающих военный быт казачества. Голос его мог стать хриплым и грубым. От этого, кстати, могло происходить впечатление о грубости его нрава.

На этой самой «грубости» следует остановиться подробнее.

К началу Смуты Русская церковь пережила почти 20 лет духовного правления Иова — человека весьма кроткого, к тому же дружественного Годуновым. Иов не пререкался с властью, предпочитая самые спокойные отношения. Было тут благо: симфония меж Церковью и государством процветала при нем. Но… у всякого земного блага есть оборотная сторона. Церковь слишком уж приучилась «нести шлейф» правителя. Она уже и не знала, как сказать ему слово поперек. Явился суровый Лжедмитрий, и мало кто из архиереев осмелился выступить против него.

Из русского языка ушло меткое слово «ласкательство», бывшее в ходу очень долго, не исключая и старомосковскую эпоху. По значению своему оно примерно равно современному, несравненно более грубому слову «подхалимаж». С тем лишь отличием, что подхалим ищет прямых выгод для себя, а ласкатель просто не умеет обходиться без угодничества, такова его манера, таков его обычай. Наша старина всегда придавала понятию «ласкательство» дурной оттенок: оно исключало прямоту и предполагало неполную честность в поведении того, кто принимал роль угодничающего. Так вот, кажется, ласкательство за два десятилетия слишком уж вошло в плоть и кровь нашей Церкви, поставив ее на грань бесхребетности.

Возможно, дело в том, что Иов, до того, как он сделался главой Церкви, прошел долгую школу, возглавляя столичные монастыри. Он очень долго жил рядом с царским двором при Иване Грозном. Видел казни духовных лиц, посеченных царем во множестве. Привык чуять грозу над собой. А возможно, мягкость и незлобивость его характера имели природный источник. Но приняв их как стиль, подражая Иову, духовенство московское не всегда принимало и внутреннюю чистоту Иова как духовный образец для себя. Сам-то Иов при Самозванце не солгал, не покорился неведомому злодею, остался чист; да кто держался крепко своего патриарха?

До Иова на Московской кафедре бывали несгибаемые «провинциалы», не боявшиеся обличить за тяжкий грех хоть самого царя. Святой Филипп, у которого за спиной стояла иная школа иночества — соловецкая, непостижимо тяжкая; «премудрый грамматик» Дионисий, проходивший древнюю хутынскую школу. Эти вели себя смело, прямо, а потом платили за свои слова дорого. Филипп — жизнью, Дионисий — саном и свободой.

Из Казани явился новый «провинциал». Он хоть с юных лет и не вбирал душою монашескую науку, зато при каких обстоятельствах служил! Бывший казак, белец на земле, сто раз умытой кровью, гневной к кресту Христову, неласковой к слугам его! Где ему навыкать обходительным манерам? В храме на торгу? В скитаниях казачьих? В бедных монастырьках на краю русской ойкумены? Он там учился решительности, твердости, умению смотреть гибели своей в самые очи, но дела не бросать. С тем и пришел на Патриарший двор. К тому времени поздновато ему было менять нрав — стоя одной ногой в гробу. Конечно, легко оказалось Гермогену прослыть среди московского духовенства сущим грубияном! Как же, говорит государю то, что думает и прямо теми самыми словами! Да еще этим своим казачьим голосом! Ну, невидаль… никакого ласкательства. Долго ли протянет на кафедре?

Шептали ему в уши дурное о государе Василии Ивановиче? Наверное. Впрочем, и без шептунов Гермоген знал о царе много скверного.

Стоит напомнить: тот был когда-то главной следственной комиссии по делу почившего в Бозе царевича Дмитрия. Именно он вынес тогда заключение о «несчастном случае». При Самозванце пытался было обличать — какой же тот Дмитрий Иванович, если окровавленное тело мальчика, ушедшего из жизни полтора десятилетия назад, давно легло в гроб! Василий Иванович много времени провел тогда в Угличе, видел труп царевича, знал правду. Лжедмитрий I за эту правду хотел казнить его, на плаху привел, но потом отпустил, заставив отречься от обличительных слов. Взойдя на престол, Василий Шуйский заговорил иначе — так, как говорят люди, не опасающиеся за свою жизнь и жизни родичей. Во всеуслышание прозвучала официальная версия: царевич пострадал от убийц, посланных Годуновыми.