Теодор Гладков - Лифт в разведку. «Король нелегалов» Александр Коротков Страница 46

Выполнив это «важное особое задание», сотрудники возвращались назад, отягощенные контейнерами конфискованного или скупленного за бесценок добра: вывозили мебельные гарнитуры, пианино, фарфоровые сервизы, аккордеоны, мотоциклы, непременно часы и — отрезы. Шерстяные и шелковые ткани были в те годы мерилом и залогом благополучия и достатка. Так и говорили завистливо соседи: такой-то привез шесть отрезов. Годами прели они потом в сундуках и комодах, пересыпанные нафталином. Думать о позорной грабиловке было противно и тошно. Говорить опасно.

Для обычной же московской публики присоединение прибалтийских республик (а ранее Западной Украины и Западной Белоруссии, а также Бессарабии) означало появление в магазинах новых сортов конфет, главным образом, рижских, в ярких цветастых обертках (к радости ребят коллекционирующих «фантики»), сигарет вместо привычных папирос, а на черном рынке пластинок с записями запретных Петра Лещенко, Юрия Морфесси, Александра Вертинского.

Отдела разведки, к счастью, разнарядка на Прибалтику почти не коснулась. Лишь несколько сотрудников выехали в Ригу, Таллин, Вильнюс, Каунас, чтобы обустроить в связи с изменившейся ситуацией тамошнюю агентуру. Часть особо ценных агентов удалось под видом немецких репатриантов переправить в Германию. Некоторые из этих людей успешно работали на советскую разведку до самого конца войны.

Коротков был уверен, что ему, как «полуштрафнику», работа за рубежом теперь заказана на долгие годы, остается тянуть повседневную лямку за письменным столом в центральном аппарате.

Но долго ждать не пришлось.

Летом 1940 года было наконец-то решено реанимировать старую агентурную сеть в Германии, укрепить ее и, по возможности, даже расширить.

Тут автор полагает уместным сделать некоторое отступление, чтобы немного рассказать о тех людях, с которыми в тот период пришлось работать Александру Короткову. Читателю уже известно, что начальник ГУГБ и первый заместитель наркома Всеволод Меркулов, в прошлом чекист, а затем крупный партийный работник в Грузии, которому в связи с новым назначением присвоили звание комиссара государственной безопасности третьего ранга[45], по натуре был человеком не только одаренным от природы, но и по той же природе незлобивым. Втянутый как и миллионы другого служивого люда в определенную систему, называемую сталинским режимом, он вынужден был, и не раз, принимать решения, а также исполнять приказы, которые мы сегодня называем преступными. Чтобы иметь возможность работать, исполнять подлинно государственные функции, он вынужден был идти на сделки с совестью. К тому же, как многие, а вернее, почти все коммунисты той формации, он искренне верил, что великий вождь партии товарищ Сталин всегда прав, что ради светлого будущего, для блага народа приходится совершать деяния, душа к которым вовсе не лежит… Опять же, об этом забывать негоже, даже не прямое неповиновение, а малейшее сомнение в преданности могло привести к гибели, и приводило, а человек, кроме внутреннего нравственного императива, наделен еще инстинктом самосохранения… Сознавал ли сам Всеволод Николаевич двусмысленность своего существования, эту раздвоенность? Видимо, да. Это нашло отражение в некоторых его показаниях на следствии и судебном процессе 1953

Сталин ценил Меркулова. Это, в частности, проявилось в присвоении ему в 1945 году звания генерала армии[46] — единственному из всего руководства органов НКВД и НКГБ на тот момент. Ценил, но и до конца не доверял, ибо чувствовал этот самый внутренний надлом, почему и заменил в 1946 году на посту министра госбезопасности Виктором Абакумовым, отличавшимся абсолютной преданностью вождю. Тем самым Сталин, к тому же, ограничивал влияние Берии, набравшего уж слишком большую власть. (Генералиссимус знал, что Берия и Абакумов относятся друг к другу со скрытой неприязнью.) Меркулова же переместили на важную, но ничего, в сущности, политически не значащую должность начальника Главного управления советским имуществом за границей при Совмине СССР. Заместителем Меркулова в этой должности стал старший из братьев Кобуловах — Богдан. Подобным образом Сталин отодвинул от органов госбезопасности еще нескольких ближайших сподвижников Берии.

Меркулов симпатизировал Короткову, и когда нарком сменил в отношении к нему гнев на милость, счел возможным не только назначить вчерашнего штрафника на ответственную должность, но спустя недолгое время снова направить за кордон.

Павел Михайлович Фитин был, можно смело утверждать, самым порядочным человеком в должности начальника внешней разведки после расстрелянного в августе 1937 года Артура Христиановича Артузова. Работать с ним сотрудникам 5-го отдела было одно удовольствие.

Фитин был человек мыслящий, доброжелательный, имевший по каждому вопросу самостоятельное мнение и, уважавший мнение не только вышестоящих начальников, но и подчиненных. Этих деловых и человеческих качеств Фитина с лихвой хватило, чтобы Абакумов, придя к власти, переместил Павла Михайловича, уже генерал-лейтенанта, на должность, по сравнению с занимаемой им все тяжелые годы войны, даже не третьестепенную — заместителя начальника Свердловского областного управления МГБ[47].

Вернувшись в Москву, великолепный профессионал, заслуженный организатор отечественной разведки работал… директором фотокомбината Всесоюзного общества культурных связей с заграницей (ВОКС).

Непосредственный руководитель Короткова начальник немецкого отделения Павел Журавлев был на несколько лет старше и Фитина, и, тем более, самого Александра. В отделе о нем ходили легенды как о блистательном разведчике. По тем временам у Павла Матвеевича было хорошее образование: он успел закончить в Казани классическую гимназию и два курса медицинского факультета университета.

До 1925 года Журавлев работал в губчека, потом был переведен в Москву, в ИНО. Много лет под фамилией Днепров (оперативный псевдоним «Макар») прослужил в Литве, Чехословакии и Италии, где лично осуществил вербовку ряда ценных агентов.

В 1938 году, вернувшись в Москву, Журавлев возглавил ставшее ключевым немецкое отделение разведки. Впоследствии его направили в длительную командировку в страну, игравшую особую роль, — Иран, где в последний период своего пребывания он был временным поверенным в делах[48].

У Журавлева Коротков научился множеству профессиональных премудростей, вплоть до оценки эффективности и целесообразности различных методов ухода от наружного наблюдения. Но главное — он учился у Журавлева мыслить. Павла Матвеевича отличала склонность к глубокому анализу поступающей из разных разведточек порой противоречивой информации. Это было тем более важно, что тогда в разведке не существовало специализированного, профессионального аналитического подразделения, работающего на строго научной основе. Первый такой информационный отдел, вернее, поначалу, группу организовал именно Журавлев. Его единомышленницей в этом вопросе была Зоя Ивановна Рыбкина, высокая красивая блондинка, которая в иных ситуациях вполне могла бы сойти за киноактрису. Тогда она имела звание младшего лейтенанта госбезопасности (что соответствовало званию старшего лейтенанта в Красной Армии) и занимала должность помощника начальника отделения. Ранее Рыбкина успешно работала с нелегально в Германии[49].