Светлана Кузьмина - Адмирал Корнилов Страница 46

В. А гора совсем срыта и хорошо смотрит?

О. Очень хорошо. Прекрасная площадь, ожидает только адмиралтейства.

В. Ты меня соблазняешь, хотел бы — да не из чего; за что ни возьмёшься, везде требуется монета. А террасы делают?

О. Кончают и будут засаживать деревьями.

В. Хорош ли грунт, будет ли держать?

О. Надеются. Они теперь отлоги.

В. Довольны ли вы вашими пароходами, выписанными из Англии? Из хорошего ли лесу?

О. Очень. Все они обещают долгую службу, и новые и 1842 г.

В. А механическое заведение, не лучше ли его сделать в Севастополе? Я не в состоянии вам устроить два, а как часто бывает, что в Николаеве запирает навигацию льдом.

О. Адмирал вероятно имел в виду отдаление такого заведения от неприятеля.

В. Да скажи ему, что двух заведений не могу дать ему: впрочем, я ведь во всём покоряюсь адмиралу. Я слышал, что у вас госпиталь плох?

О. Один из старых флигелей совершенно развалился, а о новых не думаем, за недостатком сумм.

В. Где ж вы держите больных?

О. Мы, когда их много, помещаем в казарму; в одну из так называемых Александровских.

В. Это ты говоришь о Севастопольском госпитале, а я разумею Николаевский.

О. Николаевский очень ветх. Он из старых Потёмкинских казарм, и его продувает при холодных ветрах.

В. Что же вы делаете и какое средство этому пособить? На новый денег нет.

О. Надо защитить его новою стеною от севера. Тогда он будет тёпел и сносен.

В. А что, это большое здание, в котором предполагалось поместить Учебный экипаж?

О. Это был дом собрания Флагманов и капитанов. Оно и теперь отделано под тот же предмет, потому что учебный экипаж поместился в одной из новых казарм против адмиралтейства, где ему очень хорошо.

В. Так он в большой казарме. А Штурманская рота?

О. Имеет самое жалкое помещение в старом здании, которое и поддерживать трудно.

В. А это большое артиллерийское?

О. Требуется большая сумма на его возобновление, и потому оно остаётся по-старому, что весьма жалко. Здание капитальное и разрушается от неподдержки его. Прежде в нём случайно квартировали флотские команды; ныне оно так заброшено, что никто не может жить.

В. А всё денег нет; что делать с этим, когда их так много нужно. Но каковы офицеры, довольны ли ими?

О. Очень довольны. Занимаются службой, любят службу; а там много службы. Вообще хороший дух моряков.

В. Это всё так; я знаю, что у вас они служат. Но есть, которые любят погулять, подпить.

О. Когда об этом доходит, то от таких очищают.

В. Да, должно. Офицер дурного поведения бесчестит мундир. Наблюдай за ними строже и не щади дурных. Что служба, как идёт?

О. Стараемся и усердствуем.

Затем Государь простился и отпустил меня, сказав: очень рад, что с тобою познакомился; надеюсь, что у вас всё будет исправно».

…Почему Владимир Алексеевич был очарован — понять нетрудно. Даже на недоброжелателей и врагов при первом знакомстве Николай I производил сильнейшее впечатление. «Он действительно очарователен, и я вижу у него только один недостаток — страсть к военной форме!», «Он дьявольски хорош! Он будет самым красивым мужчиной в Европе» — так заходились от восторга великосветские дамы в пору его бытности цесаревичем. С началом царствования в описаниях Николая появляются другие акценты. «Нет ничего более внушительного, чем он, — писал маршал Мармон. — В его взгляде и поведении есть неописуемая властность. Когда он находится за пределами кабинета… ни у кого, я думаю, и мысли нет оказаться у него на пути. Но при личных встречах он исключительно любезен».

«…Никто лучше как он, — вспоминала фрейлина императорского двора А.Ф.Тютчева, — не был создан для роли самодержца. Он обладал для того и наружностью, и необходимыми нравственными свойствами. Его внушительная и величественная красота, величавая осанка, строгая правильность олимпийского профиля, властный взгляд, — всё, кончая его улыбкой снисходящего Юпитера, всё дышало в нём земным божеством, всемогущим повелителем, всё отражало его незыблемое убеждение в своём призвании…

…Император Николай имел дар языков; он говорил не только по-русски, но и по-французски и по-немецки с очень чистым акцентом и изящным произношением; тембр его голоса был также чрезвычайно приятен. Я должна поэтому сознаться, что сердце моё было им пленено, хотя по своим убеждениям я оставалась решительно враждебной ему…»

Но самым главным козырем императора в разговорах со своими подчинёнными (и именно это должно было произвести на начальника штаба Корнилова сильнейшее впечатление) были поразительная, как многим казалось, осведомлённость и доскональное знание Николаем всех аспектов обсуждаемого вопроса, в данном случае — состояние севастопольских и николаевских доков и особенно производимых там инженерных работ.

Ещё в детских летах великий князь Николай, по мнению его преподавателей, особо отличался прекрасной памятью, а единственный предмет, который он любил, была фортификация. В течение всей жизни он будет считать себя специалистом в этой области и с удовольствием говорить: «Мы, инженеры» [72]. «По приказу императора Александра I он был назначен генерал-инспектором по инженерной части. Взойдя на престол, он не расстался с любимым занятием, ибо полагал, что только он является самым главным и непревзойдённым инженером-созидателем. Назначив, проформы ради, своего брата Михаила Павловича инспектором по инженерной части, фактически все вопросы инженерного строительства император решал сам. Он стремился знать состояние дел на стройках и своевременно реагировать на ход событий. Более того, он лично утверждал проект каждого сооружения и даже незначительные изменения в чертежах. В своём стремлении «объять необъятное» Николай I установил порядок составления ежегодных отчётов о выполнении работ на всех сооружениях в крепостях. В архивных папках хранятся отчётные чертежи, выполненные цветными красками и наглядно отражающие состояние той или иной конструкции. На этих же листах подробно изложены утверждённый перечень работ, фактическое его исполнение и план на следующий год. Вряд ли император мог глубоко вникнуть в эти документы, так как для этого требовалось очень много времени, но на каждом из них имеется собственноручная подпись военного министра или начальника Главного морского штаба о «высочайшем утверждении» такого-то дня, месяца, года, в таком-то месте Российской империи…» [73]

…В 1837 году император посетил Севастополь. Корнилов, недавно вернувшийся из Босфора на бриге «Фемистокл», был очевидцем бурной деятельности царя: производились смотры эскадры, поездки на все укрепления, состоялись беседы с военачальниками, были заслушаны доклады командира Черноморского флота и портов вице-адмирала Лазарева. Николай I был в хорошем расположении духа и быстро принимал решения по многим вопросам строительства крепости. Он приказал заменить земляную вторую батарею на каменное трёхъярусное укрепление; разрешил построить помещение для комендатуры Севастополя; приказал перенести первый бастион за Ушакову балку, а на возвышении у берега возвести ещё один и т. д. [74]