Ги Бретон - Наполеон и Мария-Луиза Страница 46

Как бы там ни было, Бэтси положила платье на стул, а бывший император, которому надо было чем-то заняться, чтобы успокоить кровь, решил сыграть в вист…

В том состоянии, в каком он находился, партия должна была стать весьма бурной. Такой она и оказалась. Послушаем Бэтси:

«Наполеон взял в партнеры мою сестру. Я села напротив графа де Лас Казеса.

До сих пор мы играли на драже.

В тот вечер Наполеон сказал: “Мадемуазель Бэтси, я ставлю против вас наполеондор79”.

А у меня и денег-то всего была одна пагода80, которую мне подарили на день рождения. Я ответила императору, что рискну поставить ее против его наполеондора. Он согласился, и партия началась.

Он решил, как мне показалось, закончить этот день взаимных уколов точно так же, как он и начался. Он старался отвлечь мое внимание, для того чтобы сестра смогла увидеть самые крупные мои карты. Я не замедлила заметить эту хитрость и предупредила его о том, что, если он выиграет нечестно, я ему не заплачу. На некоторое время он умолк, но потом сделал ренонс, а для того чтобы его не обвинили в жульничестве, попытался было смешать карты. Но я тут же ухватила его за руку и показала, что у него на руках была карта нужной масти и он должен был сыграть.

Пойманный с поличным, он захохотал. И заявил, что сжульничал не он, а я и что он выиграл мою пагоду.

Я же сказала, что он неправильно объявил ренонс.

Он тогда закричал, что я злюка и плутовка, а затем, схватив мое платье, выбежал из комнаты.

Я испугалась, что он испортит мои прекрасные розы. Я помчалась вслед за ним, но он оказался проворнее меня. Он заскочил под маркизу и заперся в своей комнате. Я стала просить его вернуть платье, умолять со всем моим красноречием, говоря то по-английски, то по-французски. Он оставался непреклонным. Я даже, помертвев сердцем, услышала его смех в ответ на все мои просьбы, которые казались мне чрезвычайно патетическими.

Он крикнул мне через дверь, что намерен оставить платье у себя и что я могу пойти на бал и без него.

Я не спала всю ночь. Я надеялась, что утром Наполеон передумает и вернет мне мой туалет. Но наступило утро, а он ни словом не обмолвился о предмете, который мне так хотелось получить назад.

В течение дня я неоднократно посылала императору записки, но мне отвечали, что он отдыхает и запретил его беспокоить.

Наступило время отъезда на бал. Лошади были запряжены, в карету погружены ящики.

Увы! Там моего платья не было.

Я уже стала подумывать, не лучше ли мне поехать на бал в моем повседневном платье, чем остаться дома, но тут, к моей огромной радости, я увидела бегущего через газон к коттеджу Наполеона с моим платьем в руках.

– Вот оно, мадемуазель Бэтси! – сказал он мне. – Надеюсь, что теперь вы будете вести себя хорошо и что вы повеселитесь на балу. И не забудьте потанцевать с Гурго.

Генерал Гурго вовсе не был прекрасным кавалером. К тому же отношения между нами были прохладными. Я была так рада получить свое платье и увидеть, что мои розы были еще свежими.

Император сказал мне, что он распорядился позаботиться о том, чтобы привели в порядок мой туалет, который пострадал за ночь»81.

Эти игры влюбленных длились многие недели. Иногда Бэтси уговаривала бывшего императора поиграть в жмурки. Окружающие видели, как он впрягал крыс в маленькую тележку и даже танцевал, напевая какой-нибудь военный марш…

Помолодев в присутствии этой восхитительной девочки, он взбирался на деревья, карабкался на стены, гонялся за кошками, ловил мух, носом подражал звукам музыкальных инструментов и старался даже в самых серьезных разговорах воспроизвести шум машины Марли…

Это ребячество проявлялось на каждой минуте.

«Однажды, – пишет Бэтси, – мы вышли с ним на улицу Гранатовых деревьев, которая вела к саду, и тут вдруг услышали какие-то странные голоса. Он со всех ног помчался к калитке сада, но она оказалась закрытой изнутри. Шаги приближались, и Наполеону ничего другого не оставалось, как перелезть через забор. К несчастью, он был обсажен колючими грушевыми деревьями, чем-то вроде колючего кустарника. Когда он влез на ограду, то попал в густые заросли.

Ему с большим трудом удалось освободиться. Одежда его была порвана, ноги исцарапаны.

Но ему еще надо было спуститься по ту сторону забора, то есть в сад, для того чтобы его не увидели те, кто приближался.

Раны, которые он себе нанес во время этого взбирания на забор, были достаточно серьезными, и доктору О’Мира пришлось проявить все свое умение, для того чтобы извлечь все колючки из императорского тела».

Увы! В один из декабрьских дней на виллу «Шиповник» явился Бертран, сообщивший о том, что дом в Лонгвуде готов. Эта новость привела всех в уныние. Семейство Бэлкомб стало заламывать руки, словно актеры в классической трагедии, а Наполеон топал ногой, проявляя явное неудовольствие.

Надобно сказать, что он еще не успел «отведать» молодой англичанки и испытывал (как уверяют) «нетерпение в некоторых местах своего естества».

– Вам надо будет почаще приходить ко мне в гости, – сказал он.

Затем он раздал своим хозяевам подарки.

«Я, – пишет Бэтси, – получила миниатюрную великолепную конфетницу, которой я так часто восхищалась. И он мне сказал:

– Это будет залогом любви, который вы сможете вручить юному Лас Казесу.

Я зарыдала и выбежала из комнаты.

Я встала у окна, из которого могла наблюдать за его отъездом, но на сердце у меня было тяжело… Я бросилась на кровать и долго и горько плакала…»

В Лонгвуде Наполеон часто виделся с Бэтси. Дрожа, как школьник, он наблюдал в лорнет за ее приездом, оставлял ее обедать, делал баснословные подарки.

Все это вызывало множество сплетен.

«Когда обитатели острова, – сообщает нам “Интимная летопись острова Святой Елены”, – узнали о том, что Наполеон подарил девушке перстень с выложенной бриллиантами буквой N, они стали с осуждением об этом сплетничать. Многие говорили, что это была плата за девственность. Кстати, эти же слухи нашли свое отражение в лондонских газетах.

Обитателям острова вскоре нашлась и еще одна тема для сплетен. Во время одной из прогулок бывший император познакомился с еще одной девушкой, мисс Мэри-Энн Робинсон, которую он назвал Нимфой. Вот как описывает это открытие Лас Казес:

«В течение нескольких дней мы постоянно делали привал в одном месте посреди долины. Там, в окружении диких утесов, мы обнаружили неожиданный цветок: под крышей одной убогой лачуги нам улыбнулось очаровательное личико девушки лет пятнадцати-шестнадцати. В первый день мы застали ее в повседневной одежде. Она никоим образом не говорила о достатке. Но на следующий день эта молодая особа надела тщательно ухоженное платье, но в этом случае наш полевой цветок показался нам обычным цветком с клумбы. Однако же мы с того дня всякий раз останавливались там на несколько минут. Она подходила к нам на несколько шагов, для того чтобы услышать две-три фразы, с которыми к ней обращался император и которые ей переводили мимоходом, и мы продолжали свой путь, обсуждая ее достоинства»82.