Миньона Яновская - Роберт Кох Страница 46

Кох настаивает, чтобы обоих немедленно отправили в лазарет, а остальных задержали на долгий срок на карантинной станции: у обоих пилигримов он подозревает холеру.

— Вот каким путем разносится зараза из одной страны в другую, — говорит Кох своим спутникам. — Можете быть уверены: не пройдет и нескольких часов, как в лагере разразится эпидемия холеры…

Позже он узнал, что не ошибся. Он уж было собрался вернуться со всей комиссией в Тор, как пришел ответ из Берлина: Коху, Гаффки и Фишеру разрешалось выехать в Индию и продолжить там изучение найденного микроба. Четвертый член экспедиции — химик — отбыл в Берлин.

13 ноября 1883 года все трое выехали из Суэца в Калькутту. Началась вторая половина «холерной эпопеи», как шутя назвал ее Гаффки. Через Коломбо и Мадрас после четырехнедельного пути, 11 декабря, в день сорокалетия Коха, судно вошло, наконец, в Бенгальский залив и стало на якорь в длинном, как коса, порту Калькутта.

Калькутта, древний город с миллионным населением, поразила европейского ученого своими резкими контрастами, внезапными сменами блеска и нищеты. Красивые белые дома, богатые виллы, прекрасно одетые женщины, веселые, здоровые детишки — и рядом жалкие хижины индусов, без водопровода и канализации, даже без выгребных ям. Хижины стоят так плотно друг к другу, что скопленную веками грязь нельзя отсюда вычистить — она стекает в естественные резервуары, превращенные в бассейн для нечистот. Таких бассейнов, размером в небольшой пруд, в туземной части города более восьмисот и около тысячи в пригороде.

В первый же день, в день своего рождения, Кох бродит по Калькутте и с присущей ему наблюдательностью отмечает в уме все увиденное, и особенно эти грязевые водоемы, чудовищная вонь которых маревом застывает в горячем воздухе. Зловонная завеса висит низко над местностью, как плотное покрывало, сквозь которое не пробивается ни одна струя чистого воздуха. Дышать тут невозможно, Кох ощущает тошнотворное удушье; с болью и жалостью смотрит он на копошащихся в грязи ребятишек со вздутыми животами и сбившимися, как пакля, черными кудрями.

Возле одной из хижин Кох останавливается. Здесь, у подножия жилья, приютился небольшой резервуар нечистот; позабыв брезгливость, пренебрегая удушьем, Роберт Кох опускается на корточки и, сняв очки, долго щурит близорукие глаза. Странное чувство! Ему кажется, что он видит, как копошатся тут мириады бактерий, ему мерещатся «запятые», найденные в Египте и, по всем данным, являющиеся возбудителями холеры. Они насмешливо виляют хвостиками и юрко скользят по поверхности бассейна…

Кох поднимается на ноги, проводит рукой перед глазами — жуткое видение померещилось ему! Не мог же он на самом деле увидеть этих проклятых микробов, запросто плавающих на поверхности «пруда»! Эти микробы преследуют его теперь и во сне и наяву. И, честное слово, он убежден, что, если взять отсюда каплю воды и посмотреть на нее через микроскоп, видение его превратится в реальность!

Так он и делает: возвращается в европейскую часть города, где в госпитале медицинского колледжа расположилась его экспедиция, берет в лаборатории несколько пробирок — и через час в объективе микроскопа перед ним уже наяву «виляют хвостиками», плавают и множатся пресловутые «запятые».

Между тем — он это сам видел — из такого резервуара индусы черпают питьевую воду, тут же стирают белье и моют ноги. Кох содрогается, вспоминая об этом: сколько же вибрионов заглатывает ежедневно каждый житель из этого страшного сборища нечистот!..

Через день работа экспедиции идет уже по строгому расписанию. Исследователи вскрывают первый труп погибшего от холеры больного и, как и следовало ожидать, находят в нем знакомые бациллы. Недостатка в материале комиссия тут не испытывает: ограниченные эпидемии никогда не затихают в Калькутте, они вспыхивают вокруг этих страшных «водоемов». Можно ли сомневаться, что зараза входит в человека вместе с жидкостью, в которой больше грязи, чем воды!

«Запятые» в питьевой воде, они же — в трупах больных, живших возле этой воды. Словно эксперимент, поставленный природой над людьми, подтверждающий правильность предположения, что обнаруженные бациллы действительно причина болезни.

Но эксперимент на животных все еще не удается: ни одна попытка заразить их через прививку микроба не увенчивается успехом. Между тем Кох привык проводить свои исследования на животных — это лучший путь доказать специфичность и безусловную патогенность данного микроорганизма.

Время Коха насыщено работой, ему некогда даже толком познакомиться с городом, поговорить с жителями. Но поговорить надо, иначе — он чувствует это — ему не выбраться из тех дебрей, в которые загнала его «холерная запятая»: не доказать, что она действительно холерная.

Втроем со своими помощниками Кох вырывает несколько часов и начинает опрос местного населения. Главное, что его тут интересует, — болеют ли животные холерой, или природа уберегла их от этого?

Месяцы и годы мог он прививать вибрионов собакам, кошкам, козам и не добиться результата: никто из жителей Калькутты не припоминал случая, чтобы хоть одно из названных животных заболевало человеческой холерой. Это легко можно было проверить в хижинах, где козы жили вместе с людьми, пили ту же воду и где люди болели и умирали от холеры, а козы продолжали ласково блеять, резвиться и давать молоко, не испытывая даже слабого недомогания.

Вопрос решался просто: животные, на которых экспериментировал Кох, в природе не были подвержены заболеванию холерой. Тогда, оставив бесплодные прививки, Кох взялся за исследование калькуттской воды.

24 декабря 1883 года он отправил домой письмо: «Все идет хорошо, я опять полон работой, и сегодня, на рождество, буду микроскопировать. На сегодняшний вечер мы приглашены к консулу. Это большая любезность, но, сказать по правде, я предпочел бы провести сегодняшний вечер один, в своем рабочем костюме. Мне не хочется надевать фрак и белый галстук и праздновать рождество в чужом доме… Но мне здесь оказывают столько любезностей, что я должен ответить тем же…»

Не одна только «ответная любезность» заставляет Коха покинуть лабораторию и пойти на званый вечер: он намерен использовать встречу с немецким консулом для выяснения некоторых вопросов.

Когда ему удается, наконец, увести консула в укромный уголок, он сразу же приступает к делу.

— Мне довелось собрать здесь немало интересного материала по вопросу о холере, господин консул, — говорит он. — От врачей госпиталя я узнал, что за последние десять лет случаев заболевания стало значительно меньше. Как раз десять лет назад в Калькутте был проложен водопровод, не так ли?