Николай Черкашин - Авантюры открытого моря Страница 46

— Ну, ты здорова, девка, бегать! — Отрывисто продышал сивухой и луком матрос; пышное перо воткнутое за ленту бескозырки придавало ему маскарадный, клоунский вид. Надин смотрела на него с надеждой, что все это балаганная шутка, буфф, что все обойдется, кончится смехом…

— Надо ж, прямо в баню угодили! — радостно удивился матрос и, разопревший от бега, скинул бушлат, а на него — бескозырку с пером. — Давай раздеваться! Я те спинку потру.

Надин вцепилась ему зубами в жилистое запястье.

— Ы-а, стерва! — Взревел насильник и с размаху ткнул ее головой о мраморный край. В этом и сталось спасение. Отлетевшая под нарисованные звезды душа Надин не узнала позора насилия. Пьяному самцу досталось лишь ее бездыханное тело…

…Утолив в себе зверя, матрос бросил тело в ванну, и Надин распласталась в ней, точно в мраморном саркофаге.

Он открыл зачем-то краны. — Нептун всхлипнул и выпустил холодную струйку. Воду в Зимнем перекрыли с полудня…

В парижском журнале, бывших русских офицеров «Военная быль», мне удалось отыскать воспоминания полковника Отто фон Прюссинга, начальника Школы прапорщиков Северного фронта о защите Зимнего дворца. 25 октября 1917 года он оборонял со своими юнкерами осажденный дворец.

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. Нападавшие, которые оказались пьяной толпой, покинули дворец и мы несколько, вздохнули. Где-то нашелся ящик со свечами, и я стал обходить наши баррикады. Что представилось нашим глазам при тусклом свете мерцающих свечей, трудно описать. Пь#ная ватага, почуяв женщин за баррикадами, старалась вытащить их на свою сторону. Юнкера их защищали. Большинство ударниц все же попали в лапы разъярившихся бандитов. Всего, что они с ними сотворили, — я описать не могу — бумага не выдержит. Большинство были раздеты, изнасилованы, и, при посредстве воткнутых в них штыков, посажены вертикально на баррикады. Обходя весь наш внутренний фронт, мы наткнулись в коридоре, у входа в Георгиевский зал на жуткую кучу: при свете огарков, мы увидели человеческую ногу, привязанную к стенному канделябру, груда внутренностей, вывалившаяся из живота, из-под которого вытягивалась другая нога, прижатая мертвым телом солдата; по другую сторону, вытянулся красногвардеец, держа в зубах мертвой хваткой, левую руку жертвы, а в руках оборванную юбку. Голову жертвы покрывала нога матроса, который лежал поверх. Чтобы разглядеть лицо женщины, нам пришлось оттянуть труп матроса, но это было нелегко, так как она, в борьбе, зубами вцепилась в ногу матроса, а правой рукой вогнала кинжал ему в сердце. Все четверо уже окоченели. Оттащив матроса, мы узнали командиршу ударниц.

Брат Федора Раскольникова Александр Ильин-Женевский, будучи красным комиссаром в октябрьские дни, безапеляционно утверждал: «Буржуазная печать впоследствии писала, что пленные ударницы подверглись всякого рода истязанием, а часть их была изнасилована. Все это, конечно, совершеннейший вздор».

Антонов-Овсеенко: «В Питере наши потери при захвате Зимнего были невелики. Пять матросов и один солдат убиты, много легко раненных; на стороне защитников правительства никто сколь-нибудь серьезно не пострадал».

Из авторских приложений Джона Рида к своей книге «10 дней, которые потрясли мир»:

«…Член комиссии — д-р Мандельбаум сухо засвидетельствовал, что из окон Зимнего дворца не было выброшено ни одной женщины, что изнасилованы были трое и что самоубийством покончила одна…

Лариса Рейснер: «Толпа искала Керенского — и нашла на своем пути фарфор, бронзу, картины, статуи и все это разбила. Если заяц бежит от охотников в хрустальный магазин, он ведет за собой свору, которая придет по его следам и все перебьет. Тут ничего неожиданного нет».

Из призывов ЦК и Военной комиссии партии социалистов-революционеров: «…Грабежи и насилия, сопровождавшие взятие Зимнего дворца, еще более раздражают значительную часть матросов и солдат. Центрофлот призывает к неповиновению большевикам».

Даже у самих большевистских лидеров — даже в самых наиотредактировавнейших юбилейных изданиях прорывались намеки на замолченное злодейство.

Первый комиссар Зимнего дворца Григорий Чудновский: …Раз они (ударницы. — Н.Ч.) не сдаются, значит, сами желают кровопролития, и будет же им жарко! Матросы давно говорят, что устроят им всем жаркую баню, а весь бабий батальон отвезут в Кронштадт на усиление гарнизона: «Там мол, они нам послужат до победного конца…»

Его соратник, член полевого штаба Военно-революционного комитета по захвату Зимнего Константин Еремеев вспоминал: «Когда я вышел на площадь и подошел к воротам, они уже были открыты, и толпа женщин в солдатских фуражках, гимнастерках и штанах высыпала на площадь». Тут скопилось много моряков и солдат. Шел разговор и даже спор: отпустить или отвести куда-нибудь, и, кажется, матросы хотели их конвоировать в казармы 2-го Балтийского экипажа, считая своей военной добычей. Но павловцы настаивали, что они отведут их туда же, куда отвели юнкеров…

Женщин-солдат окружили и повели.

— Пошли-поехали! Павловские невесты! — кричали вслед ударницам матросы.

— Сегодня павловцы жениться будут. Павловцы, зовите на крестины. Невесты, веселей, с песней!

Поручик Александр Синегуб, один из организаторов обороны Зимнего дворца:

«…Теперь пулеметы стучали громче. Местами щелкали винтовки…

— Расстреливают. — Прервал молчание солдат.

— Кого? — Справился я.

— Ударниц! — И помолчав, добавил: — Ну и бабы, бедовые. Одна полроты выдержала. Ребята и натешились! Она у нас. А вот, что отказывается, или больна которая, ту сволочь сейчас к стенке».

Семьдесят лет и три года маршировали мимо стен Зимнего колонны демонстрантов. Семьдесят лет и три года мимо дворцовых окон проходили люди, не ведая, не задумываясь, не желая знать, какую победу заставляли их праздновать 7 ноября по новому стилю, 25 октября — по старому.

Три четверти века в умах и душах поколений жил партийный миф, возведенный в ранг государственного праздника, о героической штурме «петроградской Бастилии». И только за девять лет до скончания столетия «великой ломки» кто-то догадался принести на Дворцовую площадь траурные Знамена.

И в тишине, не затоптанной маршем колонн, не взорванной криками здравиц и громом оркестров, донеслись вдруг стенания поруганных женщин, вставших, как встарь, на пути обезумевших орд.

ПАССАЖИР ДАЛЬНЕГО СЛЕДОВАНИЯ

Станция «Ерофей Павлович». 20 февраля 1941 года